Сергей Трубецкой - Минувшее
Мне пришлось работать на санитарном поезде в начале войны, поэтому я видел настроения, которые потом, с течением времени, не могли не притупиться.
Раненых у нас кормили отлично, и наш поезд в этом отношении совсем не был исключением. Я только удивлялся, сколько они ели: их поглотительные способности были совершенно безграничны. Доктора взывали к осторожности, но наши сердобольные санитары всячески старались побольше накормить своих раненых. И на многих станциях по пути следования какие-то местные «комитеты» или просто отдельные люди, обычно — простолюдины, еще от себя кормили и угощали их.
На маленьких станциях я бывал свидетелем красочных и часто трогательных сцен.
Вот идет вдоль поезда старая хохлушка, в своих кованых цветных чоботах и по-малороссийски повязанном платке. Она держит в руке деревянную миску, полную вареников или галушек. Раненых в поезде несколько сот: на всех не хватит. И вот баба с серьезным лицом выбирает, по каким-то только ей одной известным признакам, кого именно угостить. Избраннику она пальцами протягивает вареник. «Вот этому черному! Нет, не тебе, бисов сын,— тому, что в ногу ранен!..»
Раз так шла вдоль поезда молодка и певучим южным голосом спрашивала в каждом вагоне, нет ли здесь кого-нибудь Грайворонского полка. При мне отозвался один солдат: «Я той же дивизии; чего тебе надо?» — «Муж у меня в Грайворонском полку, хочу грайворонцев угостить и про мужа спросить».— «И не ищи,— мрачно сказал раненый,— грайворонцы правее нас стояли... Там что народу перебили... страсть! Не чаю, что кто и жив остался! Весь полк, как есть, без остатка положили...» Баба заплакала. «Ну, ну, не плачь,—успокаивал ее мрачный раненый,— ты баба молодая, в самом соку, другого мужа найдешь. Чего же убиваться-то!» — «Да я своего люблю,— плакала баба,— муж-то у меня хороший». Я вмешался в разговор. «Полно языком трепать! — сказал я раненому.— Грайворонский полк совсем не уничтожен (откровенно говоря, я понятия не имел о его судьбе!). Твой муж — грамотный? — спросил я бабу.— Вот увидишь, скоро письмо от него получишь». «Конечно,— подхватило несколько голосов,— чего человека заживо-то хоронить! Еще вернется муж-то твой!» Баба вытирала слезы с повеселевшего лица. Всю свою миску она отдала раненым этого вагона...
Помню на другой станции старика-крестьянина, окруженного группой легкораненых. На его груди висел старый солдатский Георгиевский крест. «Куда вам против нас,— слышал я его голос.— Мы под Плевной...» Раненые слушали с большим интересом и совсем не казались обиженными на то, что старый солдат уменьшает их заслуги...
Видел я тогда все огромное значение — хороших частей! Раненый, запасный какого-нибудь второочередного полка, или точно такой же раненый, запасный какого-нибудь славного полка, имели совсем разную психологию, хотя они только очень недолго успели побывать в рядах этих полков. Удивительно, как быстро действует психическая зараза и как скоро заражаются солдаты высоким духом своей части! Какой-нибудь «железный стрелок» чувствовал себя совсем другим человеком (и действительно был им), чем рядовой никому не известного второочередного полка, и сами эти рядовые к нему относились иначе... Подавляющее число раненых были пехотинцы. Редко попадались артиллеристы, еще реже кавалеристы.
Однажды я обходил вагоны, спрашивая, нет ли каких-либо жалоб или просьб. Ко мне обратился один тяжелораненый. «Вчерась сестрица тут, как всех переписывала, боюсь, меня рядовым записала»,— с трудом произнес он.— «А ты унтер-офицер?» — спросил я.— «Никак нет,— гусар я! — отвечал раненый,— а сестрица просто рядовым записала, вроде как пехота...» Я обещал ему, что он будет записан — гусаром.
Другой раз, во время стоянки поезда, ко мне подошел легкораненый, подтянутый улан, по-видимому, что-то желавший сказать не при других. «Ваше высокоблагородие,— обратился он ко мне,— нельзя ли меня в другой вагон перевести? У нас серизна! Одна пехота!» Я сказал ему, что у нас нет специального вагона для кавалеристов. «Так нельзя ли в соседний вагон перевестись? Там, по крайности, артиллерия есть»,— просил улан.
Оборудование санитарного поезда и медицинское обслуживание раненых там, где я это наблюдал, было если не превосходно, то, во всяком случае, недурно.
Очень неблагополучно было по части насекомых — вшей. Должен сказать, что до войны мне ни разу не приходилось видеть вошь, но тут я на них насмотрелся более чем вдоволь! Раз нам пришлось принимать партию раненых, одеяла которых были настолько покрыты вшами, что даже переменили цвет. Если бы я сам этого не видел, это, вероятно, показалось бы мне преувеличением.
Кому-то на нашем поезде пришла в голову блестящая мысль. Одеяла были разложены около рельс, и паровоз, медленно проходя мимо них, обдавал их парами через особую трубу. Сильная струя перегретого пара буквально сметала кучи вшей! Никогда, ни до ни после, ничего подобного я не видел.
К счастью, положение со вшами существенно улучшилось: начали появляться в большом количестве дезинфекционные и дезинсекционные камеры. Они принесли большую пользу. Правда, они нередко портили кожаные вещи: сапоги и полушубки...
Во всяком случае, для борьбы со вшами были приняты очень энергичные меры. В частности, деятельность принца Ольденбургского была в этом отношении очень полезна.
РАБОТА В ЗЕМСКОМ СОЮЗЕ
Работа моя на санитарном поезде все более и более становилась рутиной и поэтому менее интенсивной и интересной.
Я принял в свое время предложение Обще-Дворянской Организации (ОД О) работать на санитарном поезде потому, что это было первое предложение работать на армию, мною полученное, а я стремился найти такую работу поскорее. Теперь я получил гораздо более заманчивое для меня предложение от Всероссийского Земского Союза (ВЗС) работать по формированию одного из больших «передовых санитарных отрядов» этого Союза и отправиться с ним на фронт. Для начала, как и в ОДО, я должен был быть «помощником уполномоченного» (начальника отряда), а потом сделаться самому уполномоченным и начальником отряда.
Я решил принять это предложение ВЗС и написал в Москву (ОДО), прося назначить мне преемника, которому я мог бы сдать должность. Поиски заместителя продолжались более месяца. Тем временем я простудился и заболел ползучим воспалением легких. Перенес я эту болезнь, несмотря на мудрые предостережения врача, по молодости лет, на ногах и не сдавая должности. Почему я вообще выздоровел в этих условиях, при постоянных выходах из теплого вагона на морозный воздух, я не знаю, но я выздоровел. Мой заместитель, новый уполномоченный, все не ехал, я же получил телеграмму от ВЗС, требующую немедленного моего приезда в Москву, иначе предложенная мне должность должна была быть предоставлена другому лицу.
