Александр Лацис - Почему плакал Пушкин?
В поисках ответа нам предстоит заняться рассмотрением состава личной библиотеки Александра Пушкина. Вскоре убеждаемся, что даже простое перечисление названий может дать существенный результат. 13 апреля 1837 года посмертной пушкинской Опекой была закончена «Опись, составленная всем вообще книгам, оказавшимся в библиотеке А. С. Пушкина, на двадцати трех номерованных листах».
Сто лет спустя, в 1934 году, Л. Б. Модзалевский (младший) отозвался отрицательно: «Из описи нельзя составить никакого впечатления о том, в каком порядке или системе Пушкин хранил на полках свои книги…»
Впадая с собой в противоречие, Модзалевский на той же странице утверждал противоположное: «опись… отражает непосредственную запись книг прямо с полок».
Конечно, жаль, что опекунская опись не была топографической. Жаль, что не указан шкаф, полка, а на ней – передний ряд, и книги, стоявшие позади. Но все же соблюдалось определенное направление осмотра. В тексте описи имеется пометка: «по стене слева». Значит, чередование записей было не вовсе хаотическое.
Когда Модзалевский-сын, Модзалевский-младший преувеличивал недостатки опекунской описи, он тем самьм повышал значение другого описания. Как известно, в 1910 году увидел свет каталог библиотеки Пушкина, составленный его отцом, Модзалевским-старшим. За «опекунской описью» утвердилась репутация документа небрежного, малополезного. На сем основании опись 1837 года остается не изданной, не изученной полностью. Из нее опубликована – все тем же Модзалевским-младшим – небольшая выборка:
«Книги, бывшие в библиотеке Пушкина и не сохранившиеся».
Ради того, чтоб приспособить эти выписки к каталогу Модзалевского, они были перетасованы, размещены в алфавитном порядке.
Вернемся к первоначальной нумерации, к той, которая дана в описи Опеки 1837 года. Сразу выясняется, что следы избранной Пушкиным расстановки книг сохранились. В частности был, не мог не быть, отдел справочных изданий. В нем находились атласы, карты, и различные словари: греко-русский, франко-латинский, немецко-чешский, многие другие. Особливо хранились русские журналы. Имелся также отдел церковных книг.
А теперь взглянем на то, что вполне могло создать впечатление полнейшего беспорядка. Вперемешку соседствуют шуточные стихи, повесть, очерки, деловая проза. Но что-то все же их объединяет?
№ 739 – «Описание моста на Висле». За кратким заглавием скрывается не обозначенный автор – В. И. Даль.
№ 740 – Сцены из петербургской жизни. Укрытый тремя буквами «В.В.В.» – В. М. Строев.
№ 746 – Андрей Безыменный, повесть. Неизвестный автор – А. О. Корнилович.
№ 748 – Собрание стихотворений. Опять-таки не назван автор – И. П. Мятлев.
В то время – и по сию пору – знатоки книг сверялись с парижским четырехтомным каталогом Антуана Барбиера «Словарь произведений анонимных и псевдонимных, сочиненных, переведенных, или напечатанных на французском и на латыни».
После кончины Антуана Барбиера дело его жизни продолжил Жозеф Кверар. В качестве предисловия к «Разоблачению литературных обманов» Кверар поместил письмо к московскому знатоку и покровителю, благодаря чьей щедрой помощи стало возможным осуществить издание.
Кто был не названный по имени русский библиофил? Полагаю, что не кто иной, как С. А. Соболевский.
Кстати, именно он, Соболевский, объяснил Пушкину, что, переводя «Песни западных славян», наш поэт принял за подлинник мистификацию, принадлежащую Просперу Мериме.
В апреле 1834 года Соболевский совместно с поэтом разбирал и упорядочивал домашнюю пушкинскую библиотеку. Как замечает позднейший биограф, «в этом деле Соболевский был незаменим». Биограф, В. В. Кунин, особо подчеркивает, что свои способности Соболевский употребил «на библиографическое оснащение творческих усилий писателей…»
Мысль о том, чтоб выделить в специальный отдел всевозможные «барбиеризмы», скорее всего, принадлежала знатоку анонимных тиснений. Так или иначе, напрашивается вывод: в данном отрезке опекунской описи перечислены различные маскированные издания. Мы называли номера 739 и 740. Читаем соседнюю запись. № 741. Конек-Горбунок Ершова.
Выходит, что эта сказка, изданная в 1834 году, сразу была поставлена на полку, предназначенную для различных литературных мистификаций!
Последующие, не включенные в выборку Л. Б. Модзалевского номера, заняты книгами, сохранившимися в составе библиотеки. Не окажутся ли какие-то из них опровержением всей цепочки догадок?
Ученый хранитель Пушкинского фонда Т. И. Краснобородько любезно сообщила: «в опекунской описи под интересующими вас номерами числятся следующие книги…»
Так выяснилось, что в том десятке номеров – с номера 739 по 748 – в который входит «Горбунок», почти все книги соответствуют нашим догадкам.
Однако два-три случая, казалось бы, непоправимо портят благополучную картину.
№ 743. Краткое описание дел Петра Великого.
В каталоге Модзалевского автором назван Тимофей Полежаев. Но в каталоге то ли небрежность, то ли ошибка. Тимофей Полежаев – не автор, а позднейший издатель. Подлинный автор на книжке не обозначен. И потому данный пример работает не на опровержение, а на подтверждение наших догадок.
Из-за ошибки Модзалевского самые дотошные исследователи не смогли разыскать книжку «Т. Полежаева» и вникнуть в судьбу находившегося у Пушкина экземпляра. Но если впоследствии ошибся Модзалевский – то не мог ли Пушкин впасть в ту же ошибку?
Есть возможность доказать, что Пушкину имя истинного автора П. Н. Крекшина – было известно.
После кончины поэта министр Нессельроде обратился к Бенкендорфу, просил вернуть рукописи, взятые на дом из государственного архива.
В черновике запроса Нессельроде упоминает, в числе прочих, «рукопись П. Н. Крекшина».
Но почему упоминание о Крекшине не вошло в беловой текст письма министра? Очевидно, выяснилось, что Пушкин успел вернуть рукопись.
Зачем же Пушкину она спервоначалу понадобилась? По всему вероятию, когда он брал рукопись домой, он еще не знал о существовании книжки! А затем, в середине октября 1836 года, М. Корф прислал обширную библиографию – список книг о деятельности Петра. В числе прочих, в ней-то и поименовано краткое описание славных и достопамятных дел…
Пушкин сразу ответил: «Большая часть… мне неизвестна. Употреблю всевозможные старания, чтобы их достать».
Стало быть, Пушкин, приобретая безымянно изданную книжку, заранее знал имя ее автора.
В разряд анонимов – опять-таки только на первый взгляд – не вмещается и следующее издание.
