Кристоф Рехаге - Самый большой дурак под солнцем. 4646 километров пешком домой
– Здесь что, играют в футбол? – спрашиваю я у мужчины, греющегося на солнышке перед своим домом, и указываю на предположительную линию ворот у его ног.
Это была попытка пошутить, но мужчина непонимающе качает головой:
– Ась?
Так, попробуем еще раз:
– Это вам нужно для игры в волейбол?
Его лицо превращается в вопрос:
– Что – «это»?
– Ну, эта линия!
– Что? Но это же…
Оказывается, линией отмечена линия, до которой будут снесены все здания. Через пару недель будут расширять улицу, и до этой черты все должно быть снесено.
– Как, и тот дом? – растерянно указываю на кирпичное здание, в дверях которого играет маленький ребенок: линия проходит прямо посередине этого здания.
Секунду мужчина задумчиво смотрит на мой палец. Потом он медленно качает головой и повторяет фразу, которую поколения китайских крестьян говорили, говорят и скорее всего будут говорить: «Ничего не поделаешь».
Мастер из горы
Белая линия привела меня к местечку Хочжоу. Я снимаю комнату в гостинице и остаюсь здесь на три дня, чтобы разделаться со своей простудой.
Из достопримечательностей здесь имеется только старая колокольня и руины какого-то административного здания императорских времен – разумеется, я их внимательно осматриваю. Однако основную часть времени я провожу в номере за просмотром фильмов, в которых все взрывается и разрушается.
Когда я покидаю этот город, мой мозг похож на рыхлую губку. Я вдыхаю холодный утренний воздух и смотрю, как улица уползает из-под моих ног, но в голове у меня ураганы, кометы, удары с неба, и города, поглощенные всепожирающей лавой.
Джули считает, что это глупейший способ скоротать день. «Ты что, так любишь фильмы ужасов?» – смеется она, и мне приходится признать, что она права. В кино мне больше всего нравится, когда все вокруг рушится и летит в преисподнюю, а потом, в самом конце, появляется робкая надежда на новую жизнь. И тогда я прилипаю к телевизору, поглощая вкусности и вливаю в себя колу, абсолютно счастливый. Даже если у меня взрывается от этого голова.
Когда я прохожу сквозь нескончаемую долину, то на глаза мне попадается странное красное здание на одном из холмов. На его стене виден черно-белый рисунок: круг, разделенный волнистой линией на две половины, с каждой стороны по точке – да это же храм! Я забыл про фильмы ужасов и головную боль и невольно ускоряюсь: это мой первый храм на горе за всю поездку!
Я с трудом забрался наверх и остановился у входа, чтобы отдышаться. «Ушэнмяо», Храм пяти святых, написано над полукруглым отверстием в стене, а рядом висит официальная табличка, сообщающая нам о том, что
«ЗДЕСЬ НАХОДИТСЯ НАРОДНЫЙ ЦЕНТР БУДДИЗМА И ДАОИЗМА ГОРОДА ХОЧЖОУ».
– Вэй?[5] – протяжно кричу я внутрь. Через ворота можно увидеть внутренний двор, заросший низкими кустами и деревцами, окруженный красными стенами. Здесь, наверху, ни один звук не нарушает тишину. Я делаю еще одну попытку:
– Вэй? Есть здесь кто-нибудь?
Звук моего голоса замирает без ответа.
Я уже хотел повернуться и уйти, как вдруг услышал стук закрывающейся двери и быстро приближающиеся шаги. Мужчина, появившийся передо мной и удивленно приподнявший брови, не похож ни на даосиста, ни на представителя какой-нибудь другой религии. Светски одетый, с бородкой не старше трех дней, он походит больше всего на одного из торговцев дисками, у которых я добыл себе пару дней назад кучу фильмов ужасов.
– Э… я бы хотел осмотреть храм, – смущенно объясняю я.
Мужчина улыбается:
– А, иностранный гость? Заходи, мастер Янь будет рад тебе!
Пару минут спустя я стою в слабо освещенной, похожей на пещеру комнате и моргаю, чтобы привыкнуть к темноте. Передо мной сидит группа из пяти или шести людей, только что увлеченно беседовавших о чем-то. Пожилой человек встает и подходит ко мне. У него длинная белая борода, волосы на голове завязаны в пучок, он прямой, как палка.
– Это мастер Янь! – шепчет человек мне на ухо, когда настоятель храма складывает руки на груди, чтобы приветствовать меня.
Я отвечаю ему тем же жестом, стараясь не выглядеть при этом нелепо. На лице старика появляется улыбка, он указывает мне на табурет.
– Поставь свои вещи и садись, – говорит мнимый торговец дисками, и, пока я снимаю свою экипировку, старый даосист насыпает немного чайных листьев в стаканчик и заваривает их кипятком – этот чай для меня.
Мы с мастером Янь друг другу очень понравились, и у нас нашлась масса тем для обсуждения. Точнее, нашлась бы, если бы не проблема с языком. Слишком часто нам приходится беспомощно улыбаться посреди фразы и прибегать к помощи окружающих, чтобы преодолеть языковой барьер между моим книжным китайским и извилистыми тропами его горного диалекта.
Однако беседа все равно получается очень интересной, а мое начинание пришлось ему по вкусу.
– Пройти десять тысяч ли лучше, чем прочесть десять тысяч книг, – считает он, и эта фраза столь лаконична и верна, что я не удивлен, когда узнаю, что это старинная китайская поговорка.
Уже более сорока лет мастер Янь уединенно живет в этом монастыре. И хаос последних лет, когда у руля стоял Великий Кормчий, и когда пришел к власти его преемник-реформатор Дэн Сяопин, и экономический подъем, охвативший всю страну, – все это прошло мимо него. Здесь, наверху, он молился, ухаживал за фигурками святых и усердно упражнялся в каллиграфии.
Чем дольше мы разговариваем, тем больше я восхищаюсь: этот старик совсем не похож на остальных даосистов, которых мне пришлось знавать раньше. Так, монахи и священники в знаменитых горных монастырях Удана на юге страны носят роскошные цветные одежды и упражняются в боевых искусствах. Однако, пока я был там, меня не оставляло ощущение, что они чрезмерно усердствуют, упражняясь в том, чтобы казаться таинственными и недоступными.
Мастер Янь совсем не такой. Он сидит напротив меня в старой военной парке и пытается с помощью листка бумаги объяснить мне Дао и Книгу Перемен, и каждый раз, когда мы не понимаем друг друга, он благодушно улыбается и поглаживает бороду.
Когда я деликатно осведомляюсь у него, нельзя ли мне сделать пару фотографий, он с радостью кивает и тотчас приглашает меня прогуляться по монастырю. Мне разрешают сфотографировать не только его, но и Раку Пяти Святых и даже его личную келью. Последняя понравилась мне более всего: она представляет собой высеченную в горе пещеру, какие часто попадаются в этих краях с лессовым грунтом. Изнутри она обклеена газетной бумагой, обстановка ее строгая и аскетичная, у стены стоит сундук, до краев наполненный фигурками святых, родословными и жертвенными дарами, а рядом лежит подушечка для колен.
