Рудольф Риббентроп - Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»
Достойно упоминания присутствие этим вечером на празднике родителей Геринга и Гесса, обоих заместителей Гитлера. Отец к этому времени явно не относился к высшему руководству в государстве и партии. Он оставался, правда, и после назначения в качестве «посла при дворе Сент-Джеймс», как официально назывался его пост, «чрезвычайным и уполномоченным посланником Германского рейха», располагавшим собственным «аппаратом», однако его позицию нельзя было и приблизительно сравнить с положением Геринга или Гесса. Так как назначение отца послом в Лондоне было обнародовано за день до праздника и в нем приняли участие много видных гостей из Англии, присутствие Геринга и Гесса подчеркнуло значение, придававшееся отцовской миссии с немецкой стороны.
От этого праздника сохранился снимок, запечатлевший мать в разговоре с Герингом. Она тогда рассказала мне, о чем шла беседа. У отца вновь случился конфликт с Гитлером. Их столкновения вызывались либо действительным расхождением во мнениях, либо интригами. Мать в тот вечер откровенно заговорила с Герингом об отношениях между Гитлером и отцом. Геринг довольно любезно успокоил ее, указав, что подобные фазы дурного настроения периодически возникают в совместной работе с Гитлером, всем им пришлось испытать их. Все уляжется. По мнению матери, отцу следовало бы заручиться большим количеством союзников в государственной и партийной иерархии и выигрывать «друзей», чтобы укрепить и уберечь ненадежный базис своего — в смысле отцовских политических представлений и оценок — влияния на Гитлера. Этому совету, как мы еще увидим, отец следовал нечасто и небезусловно. Влияние — необходимое условие осуществления собственных идей. Это справедливо для всех политических систем, для демократии в особенности. Отец прекрасно сознавал, что со своим предложением направить его в Лондон он идет на большой риск, удаляясь от центра принятия решений, то есть от Гитлера. Он полагал, что обязан пойти на это в интересах дела.
Насколько серьезной являлась для Гитлера новая попытка достичь принципиального союза с Великобританией свидетельствует его указание перестроить и роскошно отделать немецкое посольство в Лондоне. Этот жест был призван подчеркнуть, какое политическое значение придается им замещению посольского поста в Лондоне. Невольно возникает искушение заметить, что на большее «объяснение в любви» к Англии страстный, почти маниакальный архитектор Гитлер вряд ли был бы способен. О его личной заинтересованности в ходе работ свидетельствует то, что он как-то раз прислал в Лондон Альберта Шпеера для надзора и экспертизы. Мать, с ее знанием стиля и вкусом внесшая солидную лепту в дело, была его приговором — Шпеер выразился: «удачно решено» — довольна. В качестве временной квартиры для родителей был снят дом на Eaton Square. Интересно, что собственником дома являлся Невилл Чемберлен, позднее ставший премьер-министром.
Небольшой анекдот в этой связи. Отец, чтобы экономить валюту, предписал: все работы по перестройке посольства, насколько это было возможно и разумно, должны выполняться немецкими фирмами и ремесленниками. Новая мебель, предметы убранства и т. д. изготавливались Объединенными мастерскими в Мюнхене. Некий господин Пэпке являлся там ответственным за деловые отношения с высшими государственными и партийными учреждениями. Случайно я находился рядом, когда позвонил Геринг, заявивший отцу в полном душевном расстройстве, что написал письмо с упреками по поводу якобы больших затрат валюты, в которые обходится перестройка посольства (затеянная, между прочим, по указанию Гитлера). Он настоятельно просил отца уничтожить письмо, не вскрывая. Его будто бы неверно информировали, лишь от господина Пэпке он узнал, что делалось все возможное для экономии валюты. Отец распорядился принести письмо Геринга, доставленное в тот же день курьерской почтой. Геринг, очевидно, написал его спонтанно, под влиянием возбуждения, без того, чтобы привести конкретные цифры или вообще каким-то образом обосновать свои оскорбительные упреки. Формулировки выдавали сильную личную неприязнь к отцу. Тот же лишь пробормотал: «Какая наглость!», никак не употребив, согласно обещанию, данному Герингу, свое знание текста письма. Он мог бы использовать этот случай в качестве повода для налаживания отношений с Герингом, бывшим как-никак вторым человеком в государстве. Главной заботой Геринга являлось, что отец мог ему этим письмом навредить у Гитлера, по чьему указанию производились работы в Лондоне. Однако такой образ действий, нередкий в окопных боях за благосклонность Гитлера, не был в стиле моего отца.
Сообщение родителей, что и меня затронет переселение в Лондон, поначалу было воспринято мной без особых эмоций. После грандиозного для пятнадцатилетнего мальчишки переживания Олимпийских игр, впечатляющим образом завершившихся церемонией вечерней зари на стадионе, осознание того, что принятие отцом посольского поста в Лондоне означает перелом во всей нашей жизни, мало-помалу приобретало и для меня все большую отчетливость. Родители решили, что я должен буду в течение года посещать одну из известных английских Public Schools, не только затем, чтобы улучшить мой школьный английский, но и, прежде всего, чтобы познакомиться с принципами воспитания в знаменитых Public Schools, о которых родители отзывались неизменно с одобрением. В то время они видели в них глубокие корни Британской мировой империи. По поводу письма из гимназии Арндта, моей далемской школы, с жалобой на какой-то мой проступок, отец выразился, насколько достойно сожаления, что учитель в Германии не занимает такого же почетного положения в обществе, как в Англии. Я не хочу быть здесь превратно понятым, мне повезло в мое школьное время учиться по большей части у замечательных в отношении профессионализма и в человеческом плане учителей. Это относится в равной степени как к гимназии Арндта в берлинском районе Далем, так и к национально-политическому воспитательному учреждению (Napola) в Ильфельде. Учителя являлись зачастую подлинными оригиналами, не ограничиваясь материалом учебных программ, они, сверх того, придавали большое значение передаче общего образования и слегка держали в поле зрения формирование характера. В Ильфельде, естественно, этому аспекту воспитания придавалось намного большее значение.
Родители хотели бы поместить меня в самую знаменитую английскую традиционную школу, в Итон. Это оказалось, однако, невозможным: в те времена детей туда нужно было записывать уже с момента рождения, при условии, что отец также учился в Итоне. Критерии приема были изменены лишь в последние годы. Теперь, с помощью стипендий, принимаются также одаренные дети из семей, не принадлежащих к кругам, откуда традиционно рекрутировались молодая смена для Итона и руководство страны. В сравнительно недавнем времени почти все английские премьер-министры являлись выпускниками Итона. В кабинете Мейджора лишь один-единственный министр являлся питомцем Итона, но и «он хотел бы, по возможности, сохранить это в тайне», как мне слегка злорадно поведала некогда одна «консервативная» дама. Ныне в Итоне проходит обучение также определенный контингент допущенных учащихся-иностранцев. Интересное исследование, предпринятое несколько лет назад, показало, что и сейчас примерно 55 процентов кандидатов на выборы в нижнюю палату окончили Public School, из одного Итона вышли 43 кандидата. В общей сложности 18 английских премьер-министров получили школьное образование в Итоне. Последним был Дуглас-Хьюм, премьер-министр до 1964 года.
