Людмила Гурченко - Люся, стоп!
«За что они вас так не любят, просто ненавидят?»
Спустя год. Опять Сочи. Приехала на гастроли с Театром сатиры. После спектакля иду по красивой аллее к гостинице «Приморская». Меня обгоняет женщина лет тридцати пяти: «Стойте! Стойте!» От ее вскрика-приказа я остановилась как вкопанная. Она взбежала на клумбу, вырвала прямо с корнем куст белых роз: «Это Вам, Вам, тебе! За «Привет, Феллини». Провожала меня до гостиницы и так своеобразно пересказала мне мою роль. Я и не думала, когда играла, что эта история — про всех, не только об актрисе, ее профессии.
Интересно. Женщина немного «окала». Видно было, что она из тех мест, где как в песне поется: «Под городом Горьким, где ясные зорьки, в рабочем поселке подруга живет». Вот она-то и есть зритель! Зритель, к которому я обращаюсь в течение всего того, что вы, дорогие, сейчас читаете… Я ей была благодарна безмерно. Фильм-то для ТВ. И не знаешь, как его смотрят люди. И не важно, что название неточное. Подумаешь, «Привет, Феллини» вместо «Послушай, Феллини». Где «послушай», там и «привет». Одно в начале. Другое в конце. Она не ошиблась.
На том моя личная радость встреч с таким необычным материалом и кончилась. Еще раз, через год, снялась в продолжении «Прохиндиады», «Прохиндиада-2», у Александра Калягина.
Этот фильм в память Виктора Ивановича Трегубовича. А это святое. Ведь «Старые стены» — это его личный риск. А взять меня на главную роль это его победа. В общем, все. Кино для меня кончилось. Умерло. Ну?! Скажи мне кто-нибудь лет пять-семь назад такое, — хохотала бы или просто уничтожила того, кто предрек бы это: кино для меня умерло.
Но «Послушай, Феллини» — мое выздоровление. Вставала я в восемь утра. Шла гулять с Тузиком. Завтракала. Еще раз просматривала текст и ехала на съемку. После съемки на машине мы с собакой ехали в магазин за продуктами. Учила текст на завтра и просматривала на послезавтра.
А иногда, ах… Иногда, по вечерам, очень сильно хотелось любить! Просто все тело ломилось, тосковало. Что делать с этими проклятыми человеческими организмами. За почти два года жизни одиночки пару раз так глупо спотыкалась. Как вспомнишь, аж в затылке скверно.
Нет, идет, идет выздоровление. Вот они, первые звоночки. Но что примечательно. В самые темные полосочки жизни у меня всегда в голове, — хочу этого или не хочу, — моделировался новый наряд. Еще не готов. И я в нем уже хожу в своих мыслях, в своих снах. Когда наступают такие темные полосочки, — вещи, одежда трансформируются в образы. Костюм — это напоминание об утраченном и вдруг приобретенном, еще более прекрасном. Родные живительные звоночки. Привет вам, милые.
Глава одиннадцатая. Берия
Ну как же я могла забыть о скандальном событии девяносто третьего года? О самом-самом начале того года. Наверное, потому, что надо было отбрасывать от себя все негативное и во что бы то ни стало выжить.
Прямо с самолета, после месячных гастролей по Америке, я вошла в свою квартиру и увидела пригласительный билет в Большой театр.
Дягилевские сезоны русского балета в Париже. «Петрушка», «Жар-птица», «Шехерезада». Как интересно. Как тут не пойти. Потом высплюсь. Потом буду наверстывать одиннадцатичасовую разницу во времени двух континентов. Главное, что я уже в доме. Пустом, но родном. Балет пропустить не могу. В антракте пригласили за кулисы на фуршет. Настроение у меня было замечательное.
Появилось возбуждение к жизни. Проснулся интерес ко всему вокруг.
Усталость от длинных гастролей и долгих перелетов улетучилась. Вроде ничего плохого или неприятного не должно произойти.
Стою с бокалом в уголке и не хочу, чтобы кто-нибудь нарушил мою внутреннюю гармонию, где мелодии переливаются с пестротой декораций и русских костюмов. Представляю себе, как в парижском обществе повеяло российским духом. Дягилев! Какая смелость! Какая уверенность, что Россия, талантливая Россия — неисчерпаема… Счастливые минуты.
— Поздравляю вас! Теперь вы владелица авиакомпании! Вот это демократия, вот это свобода! Такого еще наши артисты не нюхали… Ха-ха-ха…
Незнакомый мне высокий господин с сединой в висках говорил громко и смотрел на меня с нескрываемой иронией. Я оглянулась. Через гостиную подходила ко мне моя подруга. Ну, быстрей же подходи, а то что-то ничего не понимаю.
— Вы мне?
— Да, милая, вам!
— Я что-то… какая авиакомпания? — И смотрю на подругу безумными глазами: — Что это?
— А вы газетки, газетки читайте!
И отошел к компании, которая, уже будучи в курсе событий, наблюдала за этой сценой.
Ну что ж… Здравствуй, столица! Здравствуй, Москва! Праздник кончился.
Еще несколько дней тому я была в Нью-Йорке. В отель «Strowberry», что на 57-й улице, мне пришел из Майами факс на русском языке: «Если Вы не против того, о чем мы говорили, то разрешите использовать Ваше имя для начальной рекламы».
Надо подумать. Гастроли были в двадцати шести городах Америки. Каждый отдельный штат имеет своего представителя по организации гастролей. Они помогают главному устроителю концертов, тому, кто договаривался со мной в Москве. Конец гастролей в Майами. Нас встретила местная организатор концерта по имени Марта. Майами — красивый город, растянувшийся вдоль берега океана. С пляжами, дорогими ресторанами, красивыми виллами и дворцами.
Марта повезла меня к себе домой. Как-то неудобно жить в чужой квартире. Но не сразу разберешься, что и как, чтобы сказать: я бы хотела жить в гостинице. Все на всем экономят. Мы же вообще еще жили советской жизнью. И о деньгах, как сейчас, тогда совсем не задумывались. За рубежом же считается каждая копейка. Пожила я у нее сутки, а на следующий день попросила, к ее неудовольствию, перевести меня в гостиницу. Это был канун нового, девяносто третьего года. Новый год в Майами.
Солнце целый день, океан, люди в шортах и майках! Никаких тебе елок, снега. Тоже интересно. Раз в жизни. И хватит. Марта пригласила меня в ресторан.
Сказала, что с нами будет очень интересный и богатый человек — Марк Шубин. Ну, Марк… Сами понимаете. Марк есть Марк. Наикрасивейшее имя. Имя моего папы. И Марк не может быть плохим или хорошим. Человек с именем Марк может быть только замечательным. Заехала за нами машина, новейший «роллс-ройс». Как сказал бы Хрюн Моржов — «внушаеть». Марк приличный мужчина лет сорока пяти, немногословен, скорее молчалив. Уехал из Союза очень давно. Это слышалось, когда он путал времена и местоимения.
Говорила Марта. Говорила о том, что у Марка есть интересная идея. Набрать курсы манекенщиков — парней и девушек. Во всей Америке очень много славяноязычной молодежи, которая хотела бы этим заняться. А от меня что нужно? Оказывается, я для них во многом образец. Меня знают как актрису по фильмам. Моя книга популярна в Америке. Нравится, как я одеваюсь. Хотели бы устроить мой мастер-класс. И хорошо, если бы я побыла на конкурсе и помогла выбрать лучших. Платить за экзамен молодые люди будут $39.99.
