Владимир Войнович - Автопортрет: Роман моей жизни
Недели через две-три в квартире опять появились Сарновы. Привыкшие видеть практически ничем не украшенные стены, удивились:
– Это что? Это чье?
Пришлось признаться.
– Ничего себе кризис! – вырвалось у Славы.
Жена, Сарновы, другие близкие люди, поудивлявшись, все-таки забеспокоились, заговорили о кризисе возраста и на всякий случай пригласили психолога. Психолог охотно пришел, выслушал больного, посмотрел картины и одну из них пожелал тут же купить, но получил за так, в качестве гонорара.
Как-то заглянул на огонек один из сравнительно новых друзей – писатель Миша Гуревич. Тоже поудивлялся, а потом спросил:
– А почему бы вам не сделать выставку?
– Вы что, смеетесь? Какая выставка, это же просто так, любительская… – чуть не сказал «мазня», но обижать себя слишком уж не хотелось.
Гуревич ушел, а на другой день снова явился с миловидной брюнеткой Нателлой Войскунской. Вместе посидели, поглазели, попили чаю, уехали. Вечером Нателла позвонила, призналась, что заведует художественной галереей АСТИ, и добавила:
– Вот мы от вас ехали с Мишей в машине, и я ему сказала, что ваши картины стоят у меня перед глазами. Он сказал: у меня тоже. И я поняла, что вашу выставку надо обязательно делать.
Автор все-таки не сразу прельстился. Наоборот, испугался. Как же это – устроить выставку? Значит, самому объявить себя достойным внимания художником. А не засмеют ли? Ясное дело, засмеют.
– Извините, – сказал он Нателле, – а вы мне предлагаете выставку, как имеющему имя в другом искусстве?
– Нет, – решительно отвергла она, – мне ваши картины понравились сами по себе. Поверьте, я знаю многих известных людей, которые рисуют, но их картины я никогда не возьмусь выставлять.
В конце концов автор согласился. Выставка прошла с неожиданным для него успехом. У него, писателя, было всегда немало поклонников, но и достаточно врагов, которые его люто ненавидели и поносили последними словами. Но как к художнику к нему публика отнеслась в целом благожелательно. Конечно, были люди, которым его картины не понравились, но их оказалось намного меньше, чем тех, которым понравились. В числе последних были и художники, и искусствоведы. Почти все картины были раскуплены. Особенно ходко шли автопортреты. Картины автора стоили недорого, но если считать, сколько денег он получил за единицу потраченного времени, то оказалось, что живопись может прокормить лучше, чем литература, в которой все-таки он больше преуспел.
Осознав, что кризис пациента сопровождается производством предметов, могущих представлять относительный коммерческий интерес, близкие успокоились и к причудам новоявленного художника стали относиться более снисходительно.
К моменту написания автором этих строк у него уже было несколько персональных выставок в Москве, Петербурге, Мюнхене, Берлине, Кёльне и Вене, в больших галереях и в Русском музее.
Надо сказать, что автору повезло. Он никак этого успеха не добивался. Не просил никого устроить выставки, но соглашался, когда его об этом просили. Все шло в руки само.
Теперь в некоторых справочниках о нем пишут: писатель, художник. Даже предлагали вступить в Союз художников. Чего он пока не сделал, потому что не знает, зачем этот Союз ему нужен. Так же, как не знает, зачем ему нужен Союз писателей.
Sieht verdächtig aus
Осенью 1999 года Ира почувствовала напряжение в левой груди. Пошла к гинекологу. Та ничего не нашла и очень не хотела направлять пациентку на маммографию. Вообще, немецкая страховочная медицина имеет много недостатков даже по сравнению с постоянно нами ругаемой российской, сохраняющей рудименты советской. Во-первых, врач, к которому вы прикреплены (по вашему выбору), считается домашним, но его не так-то просто вызвать на дом. Во-вторых, если вызовете «Скорую помощь», машина придет, но кто в ней приедет, неизвестно. Когда мне однажды пришлось вызвать, приехали сильные ребята, готовые мои 80 килограммов снести по лестнице вниз и донести до машины, но не имеющие никакого медицинского образования. Это добровольцы, члены общества самаритян или мальтийского ордена. Пока я жил в Штокдорфе и долгое время потом, домашним врачом у меня был доктор Брехенмахер, уверенный в том, что своего персонажа в «Москве 2042» Руди Миттельбрехенмахера я списал с него. Это большого роста, симпатичный, общительный человек. Любит порассуждать о тайнах и загадках человеческого организма. В очередной раз осматривая меня, задавал разные вопросы, в том числе и дежурный: «Wasser leuft?» – то есть течет ли вода (водой врачи для приличия называют мочу). С некоторых пор я стал ему говорить, что вода течет, но langsam, то есть медленно. «Langsam?» – переспрашивал он и переходил к другому вопросу. Мне было уже за шестьдесят, когда московская врачиха нашла у меня аденому и спросила, консультируюсь ли я у уролога. И очень удивилась, узнав, что я у врача этой специализации вообще ни разу не был. В следующий раз в Мюнхене, посетив Брехенмахера, я спросил его, почему, слыша от меня, что вода течет медленно, он на это никак не реагирует, не посылает меня к урологу, которого каждый мужчина лет после сорока должен регулярно посещать.
– Ах, – сказал он, пожав плечами, – вы хотите посетить уролога? Никаких проблем. Вот вам направление к доктору Шаперреру, это очень хороший врач, передайте ему привет от меня.
После этого я стал регулярно наблюдаться у доктора Шаперрера, пил таблетки, пока моя аденома не потребовала оперативного вмешательства, что и проделал в Боткинской больнице профессор Лоран.
Даже при моем относительно небогатом опыте общения с немецкими врачами, я знаю слишком много случаев, когда по невнимательности они пропускали начало серьезной болезни у пациента.
В отличие от меня Ира не относилась к медицине беспечно. Регулярно посещала нужных врачей, в том числе гинеколога, но слишком им доверяла. Когда начала чувствовать необычное напряжение в груди, ее гинекологиня ничего не нашла и никакого дополнительного обследования не назначила. Тем временем напряжение росло. В очередной раз Ира даже повысила голос, настаивая на том, чтобы быть направленной на маммографию. И когда врач, проводивший это обследование, насторожился и сказал: «Sieht verdächtig aus (выглядит подозрительно)», – оказалось, что дело зашло слишком далеко.
В больнице Dritte Orden (Третий Орден) профессор Габка сказал:
– Вам осталось жить пять лет.
Ира не захотела лечиться у него. Отправились в Гроссхадерн, лучшую университетскую клинику Мюнхена, а может быть, даже и всей Германии. Это огромное здание, больше Онкоцентра на Каширке, прозванного пациентами Блохинвальдом. Длинные и широкие коридоры первого и второго этажей называются Patientenstrasse и Besucherstrasse, то есть улица Пациентов и улица Посетителей. Здесь лечат все болезни и делают все операции. Иру положили, и все пошло своим чередом: биопсия, операция, которую провел доктор Инго Бауэрфайнд, – смешная фамилия, буквально переводится как враг крестьян.
