Роальд Даль - Мальчик. Рассказы о детстве
Потом вдруг, в 1936 году, меня вызвали в главную контору в Лондон. Меня пожелал видеть один из директоров.
— Мы посылаем вас в Египет, — сказал он. — Командировка на три года, потом отпуск на шесть месяцев. Вы должны быть готовы к отъезду через неделю.
— О, нет, сэр! — вскричал я. — Только не в Египет! Мне совсем не хочется в Египет!
Директор аж завертелся в своем кресле от негодования.
— Египет, — медленно произнес он, — принадлежит к числу самых замечательных и наиболее важных регионов мира. Мы оказываем вам честь, посылая вас туда, а не в какую-то кишащую гнусом и мошкарой дыру!
Я молчал.
— А можно поинтересоваться, почему вам не хочется в Египет? — спросил он.
Я-то знал почему, но не знал, как ему объяснить. Я-то хотел, чтоб были и джунгли, и львы, и слоны, и стройные пальмы, и серебристые пляжи, а в Египте ничего такого не имелось. Египет — край пустынь. Песок, пирамиды и прочие памятники далекого прошлого… Никак не лежало у меня сердце ко всему этому.
— Так что не так с Египтом? — снова спросил у меня директор.
— Ну… там… там… — зазаикался я. — Там слишком пыльно, сэр.
Он изумленно уставился на меня.
— Слишком что? — вскричал он.
— Пыльно, — сказал я.
— Пыльно?! — изумился он. — Ах, слишком пыльно! В жизни такой ерунды не слыхивал!
Наступила долгая тишина. Я уже был готов к тому, что он скажет, чтобы я забирал шляпу и плащ и навсегда оставил его компанию. Но ничего такого он не сказал. Хороший был человек, и звали его мистер Годбер.
Он глубоко вздохнул, потер веки пальцами и сказал:
— Очень хорошо. Раз вы так хотите… В Египет вместо вас поедет Редферн, а вы в следующий раз будете обязаны согласиться занять любую предложенную вам должность, как только такая освободится, и неважно, пыльно там или нет. Вам ясно?
— Да, сэр, я это понимаю.
— Если в следующий раз освободится вакансия в Сибири, — сказал он, — вам придется согласиться занять ее.
— Я все прекрасно понимаю, сэр, — сказал я. — И я очень, очень вам благодарен.
Неделю спустя мистер Годбер снова вызвал меня к себе.
— Поедете в Восточную Африку, — сказал он.
— Ура! — завопил я, подскакивая от радости. — Замечательно! Жуть, как здорово!
Директор улыбнулся.
— Там тоже весьма пыльно, — сказал он.
— Львы! — восклицал я. — И слоны, и жирафы, и кокосы повсюду!
— Ваш корабль покидает лондонскую гавань через шесть суток, — сказал он. — Вы отбываете в Момбасу. Ваше жалованье будет пять тысяч фунтов стерлингов в год, а командировка продлится три года.
Мне было двадцать лет. Меня ожидало путешествие в Восточную Африку, где целый день я буду ходить в шортах цвета хаки и в пробковом шлеме на голове! Я был в полном восторге. Кинулся домой и все рассказал матери.
— Меня посылают туда на три года, — сказал я.
Я был ее единственным сыном, и мы были очень близки. Другая мать в подобных обстоятельствах, наверное, как-то бы показала, что расстроена, — ведь матери по большей части именно такие. Три года — срок долгий, а Африка — далеко. И ни разу за все это время не свидеться (отпуск нам в первые три года не полагался). Но моя мать не позволила себе даже намека на что-либо, что могло омрачить мою радость.
— Ух ты, какой ты молодец! — воскликнула она. — Замечательная новость! Ты ведь туда и хотел, правда?!
Вся семья отправилась в лондонский порт провожать меня. В те времена это было очень даже нешуточное дело — ехать в Африку, да еще такому молодому человеку. Только на дорогу уходило две недели: корабль шел по Бискайскому заливу, мимо Гибралтара, пересекал Средиземное море и, пройдя по Суэцкому каналу и Красному морю, заходил в Аден, чтобы затем прибыть в Момбасу. Какие замечательные перспективы открывались передо мной! Я еду в край пальм, и кокосов, и коралловых рифов, и львов, и слонов, и ядовитых змей, а один знакомый в Лондоне, проживший в тех краях десять лет, рассказывал мне, что если укусит черная мамба, то через час умрешь в страшных корчах и с пеной на губах… Ужасно хотелось в дорогу.
Хоть я тогда этого и не знал, разлучался я с домом не на три года, а на куда больший срок, потому что как раз в середине моей командировки началась Вторая мировая война. Но еще до того я успел вволю насытиться всякими африканскими приключениями. Были и обжигающая жара, и крокодилы, и змеи, и долгие охотничьи сафари в глубине страны, где я сбывал нефтепродукты «Шелл» людям, управлявшим алмазными копями, и всяким плантаторам. Я научился говорить на суахили и вытряхивать скорпионов из своих сапог по утрам. Я узнал, каково это — заболеть малярией и трое суток валяться с температурой 40,6 °C, а также, как выживать вне всякой цивилизации, когда наступает дождливый сезон и вода заливает все вокруг, включая дорогу.
Когда в 1939 году началась война, я был в Дар-эс-Саламе, и оттуда я направился в Найроби, чтобы записаться добровольцем в Военно-воздушные силы. Через шесть месяцев я уже был военным летчиком, летал в одиночку над Средиземным морем, над пустынями Ливии, служил в Греции, Палестине, Сирии, Ираке и Египте. Я сбивал вражеские самолеты, и они сбивали меня. Однажды я провел шесть месяцев в госпитале в Александрии, а потом летал снова.
Но это все уже другая история, и я ее еще напишу…
Приложение
ЧУДЕСНАЯ ИСТОРИЯ ГЕНРИ ШУГАРА
Генри Шугару исполнился сорок один год. Он был богат и неженат. Богат он был благодаря ныне покойному отцу, а холост — из эгоизма: он не хотел делиться своими деньгами с какой-то там женой.
Ростом он был метр восемьдесят восемь, но выглядел далеко не так привлекательно, как ему самому это казалось.
Он уделял очень большое внимание своей одежде. Костюмы шил у дорогих портных, рубашки — тоже, даже обувь у него была сделана на заказ.
Лицо после бритья он орошал дорогим одеколоном, а чтобы кожа на ладонях всегда была нежной, втирал в нее крем на черепаховом масле.
Каждые десять дней он ходил в парикмахерскую подравнивать волосы и делать маникюр.
В огромную сумму обошлось ему новое покрытие передних зубов, чтобы избавиться от раздражавшего желтоватого оттенка. Крошечную родинку на левой щеке удалил хирург, специалист по пластическим операциям.
Ездил он на «Феррари», который обошелся ему почти в столько же, сколько стоил его загородный коттедж.
Летом он жил в Лондоне, но как только в октябре начинались первые заморозки, отправлялся в Вест-Индию или на юг Франции, где проводил время с друзьями. У всех его друзей было много денег, полученных в наследство.
