Илья Дубинский-Мухадзе - Ной Буачидзе
Значит, сначала мир, объединение, участие в работе съезда представителей всех без исключения народов, населяющих Терскую область, и тогда, в спокойной обстановке, подчиняясь только своим убеждениям, признание власти Совета Народных Комиссаров России.
Буачидзе говорил депутатам, окружившим его после заседания:
— Большевики никогда не были сторонниками легких побед. Мы не желаем действовать так, чтобы дать хоть кому-нибудь повод говорить, будто социалисты раскалывают народ. Объединение и мир — это самое лучшее признание советской власти.
Если нам не удастся объединить вас теперь, то вы придете к этому путем новых страданий, ошибок через неделю, через месяц.
Когда мы приехали на съезд, нам говорили: если вы посмеете заикнуться о мире, о дружбе с ингушами или чеченцами, казаки вас растерзают. В прошлом нас уже терзали в царских тюрьмах, на каторге, наших товарищей расстреливали, вешали. Сколько раз приходилось повторять себе слова Ленина: «Мы идем тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнем… мы… выбрали путь борьбы, а не путь примирения»[29].
Решили, пусть пострадаем и теперь, но выполним свой долг. И вы, сам народ, поняли нас, раскрыли нам свои чистые сердца. Сила власти — вы сами, ваша поддержка.
…Наблюдениями о съезде в Моздоке поделился и хорунжий эсер Фальчиков. В субботу 10 февраля 1918 года он докладывал войсковому кругу, собравшемуся во дворце наказного атамана:
«В это время мы получили сведения о начавшемся наступлении казаков. Тогда поднялся Буачидзе и произнес яркую, красивую речь. Настроение в аудитории меняется. Все заговорили о мире.
— Мир, мир и мир!
А в карманах у нас наказ: «Война, война, война…»
Под влиянием того же Буачидзе и других красных ораторов станичники согласились и на посылку мирной делегации. К великому прискорбию, должен отметить это — от начала до конца не любили своей организации сами казаки…».
162 февраля 1918 года в городе Пятигорске член Народного Совета и председатель Коллегии по охране общественного и революционного порядка в Терской области Ной Буачидзе подписал декрет № 1:
«Всем революционным Советам рабочих, казачьих, солдатских и крестьянских депутатов, всем станциям Владикавказской железной дороги, городским, станичным, аульским и хуторским самоуправлениям, согласно воле съезда народов в Моздоке подчиняться исключительно Терскому Народному Совету. Ему поручена вся полнота военной и гражданской власти.
Распоряжения находящегося во Владикавказе самосозванного Терско-Дагестанского правительства исполнению не подлежат».
Другой написанный Ноем декрет обязывал все органы власти «энергично заботиться» о том, чтобы к 16 февраля в Пятигорск смогли прибыть делегаты Второго съезда народов Терской области.
Раньше других приехали кабардинцы. В солнечный день снежные вершины гор Кабарды были хорошо видны с балкона комнаты, где работал Буачидзе.
Бетал Калмыков сейчас же отправился к Ною. Могучий и крупный — скала-человек — Бетал осторожно, со скрытой мужской любовью обнял маленького Ноя, поцеловал. Ною Калмыков также очень нравился. Он многого ждал от Бетала и радовался каждой новой встрече с ним.
— Как думаешь, Бетал, чеченцы и ингуши пришлют делегатов? — не без тревоги спросил Буачидзе.
— Я знал, такой вопрос обязательно будет, — живо отозвался Калмыков. Понизив голос, хотя в комнате никого посторонних не было, Бетал продолжал: — Я посылал одного кунака к Асланбеку Шерипову. У нас говорят: «Прежде чем горячий, смелый юноша становится мужчиной, проходит время». Он вначале не знает, где настоящая дорога, разные тропы пробует. Так и Асланбек в «Горский союз» попал, рядом с Чермоевым и Каплановым сидел. Когда понял, в лицо им бросил: «Не дам обманывать наш чеченский народ. Вы клянетесь именем Шамиля, он бы давно отрубил вам головы!» Я говорю, Асланбек Шерипов приедет. Ничего, что дорога опасная — через казачьи станицы. Будут чеченцы, тогда и ингуши обязательно придут. Они как мы, кабардинцы с балкарцами. Два народа — одна семья!
— И я, Бетал, очень верю, что чеченцы и ингуши будут с нами. Хочешь, я открою тебе маленький секрет. Мы с Кировым ходили в гостиницу, выбрали комнаты для делегатов этих двух народов. На втором этаже рядом с вами, кабардинцами.
…Пятигорский народный дом едва вместил делегатов — почти шестьсот человек. Казаки явились из всех отделов и станиц. Слышался шелестящий говор кабардинцев, тягуче-звонкая речь осетин. Горцев представляли также балкарцы, карачаевцы. С ними соседствовали калмыки, ногайцы и караногайцы. Прибыли уполномоченные солдатских комитетов и Всероссийского Совета крестьянских депутатов.
В каждой делегации — и казаков и горцев — вместе с «верхами» самые обездоленные бедняки.
Безземельных горцев, в большинстве впервые попавших в русский город, малейшее внимание со стороны горожан изумляло, приводило в восторг. Трудовые казаки тоже неуверенно озирались по сторонам. Им интересно было слушать, что говорили большевики, их тянуло встретиться так, чтобы никого лишнего при этом не было, с батарейцем Волгского полка Александром Дьяковым. «Что за отчаянный казак, в родной станице Марьинской старики и батюшка священник прокляли его, а он, как будто ничего не случилось, заседает с большевиками в Терском Народном Совете. Его бы расспросить!»
Чеченцев и ингушей все не было.
Образовались фракции каждой национальности и иногородних. Большевики, левые эсеры, часть меньшевиков, как и в Моздоке, объединились в «Социалистический блок».
Сразу после короткой приветственной речи Ноя Буачидзе фракция казаков внесла предложение: «Считать ингушей и чеченцев отмежевавшимися от других народов и потому враждебных как российской власти, так и народам Терека».
Председатель съезда осетин Такоев сказал, что голосование будет проведено после того, как представители всех групп огласят свои декларации. Впереди еще много заседаний.
Ингуши вошли в зал как раз во время выступления председателя казачьей фракции есаула Померанцева. Два десятка стройных, суровых, вооруженных до зубов людей. В начале пути их было больше. Троих офицеры убили во Владикавказе. В степи за станицей Змейской похоронили еще одного.
Лишь после долгих и трудных переговоров ингуши согласились приходить на заседания съезда без винтовок. Зато первый делегат Чечни Асланбек Шерипов не имел при себе даже непременного кинжала-С самого начала он держался доверчиво, охотно вступал в разговоры, заразительно смеялся. Как не согласиться, что юноше с таким складом характера действительно нечего было делать в кадетском корпусе. Напрасно Шерипов-старший ездил в Петербург, изо всех сил добивался, чтобы в виде особой милости его двенадцатилетнего сына-первенца приняли в корпус.
