Иван Уханов - Рычков
Кстати сказать, в дореволюционной русской науке долгое время бытовало мнение, что до Антона Фридриха Бюшинга в физической географии не применялись описания естественного, промышленного и политического состояния страны. Однако «Топография» Петра Рычкова и «Описание земли Камчатки» Семена Крашенинникова появились намного раньше трудов Бюшинга, прогрессивнее их как в теоретическом отношении, так и в части методики построения, а также органичной связью в них географии с историей, науки с практикой, что опровергает ошибочное мнение о приоритете иностранного географа. Более подробно пишут об этом в своих монографиях советские ученые географы Ф. Мильков и П. Лярский, считая, что «Топография Оренбургская» на протяжении целого столетия служила непревзойденным образцом для страноведческих работ. Ею пользовались и поныне пользуются ученые, историки, географы, краеведы, писатели, составители различных энциклопедий.
ХВАЛА И ХУЛА
Чем более велик художник, тем сильнее он должен желать чинов и орденов, служащих ему защитой.
СтендальЕще до выхода «Топографии» российский читатель знал Рычкова по большим проблемным статьям «Письма о коммерции» и «Письма о земледельстве в Казанской и Оренбургской губерниях», опубликованным в журнале «Ежемесячные сочинения…». В 1759 году в этом же журнале из номера в номер с января по декабрь Рычков печатает свою «Историю Оренбургскую», с похвалою встреченную в читательской публике и особенно в кругах ученых Москвы и Петербурга.
Редактор этого первого в России научно-литературного журнала академик Герард Миллер, он же конференц-секретарь Академии наук, доброй рецензией поддержал первые печатные труды Рычкова и завязал с ним переписку. Чуть раньше Миллер сам выступил в журнале со статьей «Предложение, как исправить погрешности, находящиеся в иностранных писателях, писавших о Российском государстве», где он, словно подзадоривая Рычкова, отмечал, что для русских уже наступило время, когда им надобно самим, своими сочинениями опровергнуть ошибки и неверности иностранных писателей о России и что прежде всего необходимо составить по крайней мере краткую русскую историю и географию.
В письме к Рычкову Миллер советовал взяться за составление такой географии, начав ее с описания Оренбургской губернии со всеми ее обстоятельствами. Однако Рычков строже оценивал свои силы и возможности. При его одаренности, знаниях и творческой энергии он, пожалуй, мог бы создать этот капитальный труд. Но у него не было доступа к различного рода географическим материалам, хранящимся в центральных правительственных учреждениях. Сказывались также удаленность от научных центров страны, ежедневная служебная занятость, неодобрительное отношение к его творческим занятиям и успехам оренбургской чиновничьей знати.
Рычкову постоянно напоминали, что наука и литература находятся вне сферы его служебных обязанностей, что занимается он не своим, не относящимся к канцелярии, а потому-де ненужным делом. Не случайно в своих письмах в Академию наук Рычков неоднократно просил помощи и защиты.
«Критика и негодование, — писал он, — которым новые дела часто подвержены бывают, и у нас в тех моих стараниях нередко самые лучшие случаи из рук у меня отнимают, ибо почитается то иногда за ненадобное, а иногда к должности моей непринадлежащее».
Рычков попросил Академию наук, чтобы она дала знать оренбургскому губернскому начальству, что он выполняет ее научные поручения. «Тем не только б подались мне лучшие и удобные способы все то свободно и охотно исполнять, но и от всякого нарекания и негодования совершенно б уже свободен я был».
Еще Татищев ходатайствовал о приеме Петра Рычкова в почетные члены Академии наук. В 1741 году он хлопотал о награждении его серебряной медалью, а в 1749-м, послав в академию сочинение Рычкова «Краткое известие о татарах», просил принять талантливого историографа в семью петербургских академиков. Но все попытки Татищева оказались тщетными, возможно, потому, что сам он почти всегда находился в правительственной опале.
30 марта 1758 года Миллер на имя президента Академии наук представил прошение, в котором свидетельствовал, что Рычков — «человек такой, от которого Академия вперед может иметь не малую пользу». Но прошение осталось без ответа.
В ту пору положение в свете зачастую определялось не талантом и реальными заслугами человека, а знатностью предков и величиною богатства У Рычкова не было ни того, ни другого. В письме к нему Миллер писал: «Им кажется, что надлежит прежде почтить сим званием некоторых из первейших господ здешних…»
К Рычкову академическая канцелярия имела неписаные, но обговоренные в кулуарах претензии такого толка, что он, мол, не получил систематического образования, значит, латинского языка, философии основательно знать не может. И кому было ведать, с каким упорством и неутоленностью Рычков занимался самообразованием, насколько широк был диапазон его творческих пристрастий. Он имел крупнейшую по тем временам домашнюю библиотеку, состоящую почти из тысячи томов. В ней были книги древнегреческих и византийских писателей, русские и иностранные сочинения по географии, истории и естествознанию, древнерусские летописи. Рычков получал не только отечественные, но и зарубежные периодические издания и, владея голландским, немецким, латинским языками, читал корреспонденцию в оригинале, был в курсе международной политической и научной жизни. Он вел обширную переписку со многими учеными, путешественниками, государственными деятелями, такими, как Татищев, Ломоносов, Панин, Миллер, Крафт, ежегодно бывал в Москве и Петербурге.
Так что тень провинциальности, якобы лежащей на творческой деятельности Рычкова, — сплетня, выдумка высокомерных столичных мужей от науки, украшающих ее не столько делами своими, сколько пышными речами, шумным присутствием в ее официальной жизни. Рычков же свою географическую удаленность от научного центра компенсировал неусыпным трудом каждого дня, беспрерывно творил и учился. Кое-кто из столичных академиков даже завидовал его насыщенной и сосредоточенной работе в далеком «диком краю». «Имей я клочок земли, которая могла бы меня прокормить, как бы скоро бежал я треволнений здешних», — писал Петру Ивановичу в Спасское академик Миллер.
В ноябре 1758 года академическая канцелярия подготовила повторный доклад о Рычкове. По инициативе Ломоносова при Академии наук впервые было учреждено звание «член-корреспондент», о чем академическая канцелярия торжественно объявила 28 января 1759 года, заметив, что «оным корреспондентам давать дипломы, и начать сие учреждение принятием в такие члены-корреспонденты коллежского советника Петра Рычкова».
