Юлия Андреева - Триумвират. Творческие биографии писателей-фантастов Генри Лайон Олди, Андрея Валентинова, Марины и Сергея Дяченко
Рисование преподавал известный диссидент, который, прежде всего, объяснял учащимся, что такое живопись, и много рассказывал о художниках. Его уроки открывали иной, непривычный и манящий своим недостижимым совершенством, мир.
«…Сочинять любил всегда. Вначале – без бумаги, по примеру акынов. В пионерских лагерях моим фирменным рассказом была сага про Белую Руку – научная фантастика пополам с хоррором».
Заметив в тихом Андрюше Шмалько литературный талант, учительница русской литературы уговаривала подростка пойти на филологический факультет Университета. Но тот решительно отказывался, не позволяя себя переубедить. «Что такое писатель или журналист в советское время? Это человек, который должен писать про успехи сельского хозяйства, про партию и правительство, про БАМ! Что будет, если Брежнева ударить головой об рельсу? Будет звук бамм…». Профессиональный писатель или поэт при совдепии – это, прежде всего, чиновник. Даже если поэт будет писать исключительно о красоте природы и своей любви, его не станут издавать, пока в предоставленной на рассмотрение подборке не появится стихотворения в угоду правящей партии, пока он не научиться рифмовать слово «БАМ», потеряв при этом что-то настолько ценное, что никакими «сталинскими-ленинскими» премиями обратно не вернешь.
– К любой подборке стихов требовали «паровоз» о Гитлере (Ленине), о СС – (КПСС). С такими субстанциями не хотелось связываться. Чувствовал, что вокруг все не очень хорошо. Свобода государства кончается в одном миллиметре от моего носа, – снова и снова объясняет Андрей Валентинович.
Многие говорили, что стихи о Родине, партии, Ленине, прочее – это всего лишь пропуск в мир литературы, что история, рано или поздно, расставит все по местам, и потомки разберутся, какое произведение писалось по любви, а какое за деньги, почетные грамоты, цацки… Андрей упорно не желал признавать очевидного, не собираясь подстраиваться под мир, на счет которого у него не было иллюзий. И с которым не связывал больших надежд.
В школе Андрей не лез к шумным компаниям, ограничивая свой круг общения двумя-тремя друзьями, с которыми после школы и ВУЗа длительное время поддерживал добрые отношения. Дома же читал книги и разводил кактусы, отнюдь не стремясь устраивать в собственном доме-крепости шумные вечеринки, и вообще редко приглашая гостей. Короче, с кем интересно, с тем и общался, тех, кто не интересовал – избегал. Такое, можно сказать, деловое, даже взрослое отношение сформировалось очень рано и ни разу не подводило Андрея Валентиновича.
Закончив безо всяких сожалений школу, выпускник Шмалько благополучно забил на выпускной бал. «Отсидел десять лет – и хватит». Должно быть, почувствовал, что школа – это временно, ни особой благодарности, ни сожалений по поводу разлуки с любимыми наставниками и одноклассниками не было. Страха перед будущим – тоже.
Золотое застойное детство, никаких тебе особых передряг, взлетов, падений… гипсовая пионерка все так же торчала посреди клумбы, и безбашенный танк продолжал ржаветь и ветшать, но все еще почему-то не рассыпался в труху. Танк был мертв, но никто как будто этого не замечал, продолжая выгуливать рядом с его разлагающимся трупом собак, водить в детские сады и школы детей.
Во время зимних каникул в десятом классе Андрей отправился в Крым и заглянул в Херсонес. Зимний Крым, тем более, Севастополь – никому по большому счету не нужен. Отдыхающих нет, местные жители готовятся к новому сезону. Никаких экспедиций, все замерло, завороженное слякотной южной зимой, но зато работал музей, по которому Андрей долго бродил в полном одиночестве, слушая глухое эхо собственных шагов.
В предыдущее лето он приезжал сюда же. Застал экспедицию, подошел, спросил разрешение посмотреть. Разрешили, показали. Крохотной птицей-синицей мечта села на протянутую ей ладонь подростка, озорно заглядывая в глаза.
Посмотрел, походил, обзавидовался. А дальше-то что? Уехал. А куда денешься? Не то время, чтобы паренька с улицы вдруг зачислили сыном полка. Хочешь в самую настоящую экспедицию – учись на историческом или археологическом. Экспедиция – дело серьезное.
Вот и цель наметилась. Или не наметилась, а просто сделалась реальнее, как синичка на руке.
«А в Херсонес мы все равно вернемся, иначе наша жизнь окончательно станет пресной и серой – такой, от которой мы каждое лето уезжали к пыльным руинам давно погибшего Города на Полуострове»[24].
Университет
От скверных мыслей можно уйти только в новую книгу. Когда она только задумана, чувствуешь нетерпение и одновременно – робость. Войти-то войду, а вот выйду ли?[25]
А. ВалентиновВ год окончания Андреем Шмалько школы страна праздновала тридцать лет победы в Великой Отечественной войне. Был устроен фейерверк, по улицам ходили радостные пьяные люди, парни с гитарами, девушки в длинных платьях выпускниц – вчерашние школьницы отчего-то в одну ночь, как по волшебству, превратившиеся в сказочных красавиц. В старших классах Андрей влюбился, исписав стихами толстую тетрадь. Собственно, дальше стихов дело не сдвинулось, зато стихи остались.
После школы сразу же пошел поступать на истфак в Харьковский государственный университет. И надо же, чтобы именно в этот год желание сделаться историками посетило стольких молодых людей, подавших заявление ХГУ, что, проходной балл достиг рекордной отметки «24», плюс «…Совдепия-большевизия – преимущество рабфаку, да и вообще…мм… не слишком культурной публике. А я не раб, не фак, не жлоб. Льготные категории “после армии” и “партийные” – также мимо кассы. Я обыкновенный комсомолец, к тому же из интеллигентной семьи. Так что – на общих основаниях».
На экзаменах Андрей чуть-чуть не добрал баллов. Пролет. На горизонте реально замаячила армия. Но с этим злом уже не было сил бороться. Устал, обломался и, как следствие, счел за благо для себя провести остаток лета в Алуште.
Лето, море, мускат, девушки – отдых получился неожиданно-прекрасным и закончился не вызовом по повестке, а сообщением о зачислении в Университет. Что-то у них там переигралось, и они сделали добор из числа успешно сдавших экзамены, но недотянувших самую малость. Повезло!
«Далеко не все мои коллеги по университету приветствуют жанр, в котором я работаю. Вот ежели бы я выпускал в год по монографии тиражом в сто экземпляров, тогда бы зауважали»[26].
В Универе Андрей не оставил своей стратегии не вылезать и не рваться вперед, на первом курсе выбрал самую «глухую», как считалось, кафедру Древнего мира и археологии.
