Вернер Альбринг - Городомля. Немецкие исследователи ракет в России
Весь объем работ по вводу сверхзвуковой аэродинамической трубы был настолько велик, что понадобилась помощь других секторов. Доктор Коерманн из механического сектора сконструировал электрические регистрирующие скоростные аэродинамические весы для измерения подъемной силы, сопротивления и момента вокруг поперечной оси. Эрих Апель, в значительной степени при помощи механика-умельца господина Фидлера, изготовил эти весы в мастерских острова. Нам сделали замечательный измерительный прибор. Второй из конструкторских секторов, возглавляемый господином Яффке, взял на себя все конструкторские работы в аэродинамической трубе. Мы, аэродинамики, определили основные размеры и рассчитали контуры нескольких сопел Лаваля. Но из центрального института в Москве пришло концептуальное изменение проекта: мы должны работать не с вакуумным баллоном, а пропускать воздух на измерительный участок через сопло Лаваля из сосуда под большим давлением. Большой сосуд под давлением подсоединили к общей батарее баллонов. Большие поршневые компрессоры в течение нескольких часов закачивали воздух в батарею баллонов до тех пор, пока на манометре достигалось давление в 100, а иногда в 150 атмосфер. Но время для замеров в этом варианте было также очень коротким и ограничивалось несколькими минутами. Поршневые компрессоры приводились электродвигателями. На нашей маленькой электростанции теперь в качестве привода электрогенератора использовался новый дизель-мотор. Этот агрегат вытеснил старый локомотив, топившийся дровами. Общий объем затрат был очень большим, и наша аэродинамическая труба заработала только в последний год нашего пребывания на острове. Тогда мы смогли провести ряд измерений на моделях конусообразных ракет, измерить нестационарную теплопередачу на корпусе и подтвердить наши расчеты. В самом последнем разрабатываемом нами проекте, а именно в противовоздушной ракете, уже было возможно, параллельно с проектной работой, измерять силы и моменты в аэродинамической трубе.
Однако вернусь к этапу сооружения аэродинамической трубы. Энергия сжатого воздуха будет только тогда использоваться эффективно, когда между батареей под давлением и соплом Лаваля стоит клапан, который открывается на очень короткое время замера и потом опять закрывается. Господин Яффке поручил спроектировать и изготовить этот клапан старейшему конструктору господину Фигеру. Это было довольно сложное приспособление. Господин Фигер объяснял мне принцип его действия по конструкторским чертежам. При этом я заметил, что у него довольно неправильные представления о газодинамическом характере сжатого воздуха: господин Фигер разработал собственную теорию о сжимаемости, которую я лично признать не мог. Я заключил, что с такими неправильными воззрениями на основной физический процесс вряд ли можно изготовить хороший клапан. Я был против его конструкции и рассказал об этом господину Яффке и русскому главному инженеру господину Курганову. Но главный инженер настоял на том, чтобы конструкция господина Фигера была реализована. Клапан был построен и превосходно выдержал испытания, наилучшим образом соответствуя всем требованиям. Я, как пользователь аэродинамической трубы, мог быть доволен. Я много размышлял над тем, в чем состояла ошибочность моей оценки конструкции, и пришел к заключению, что в данном случае большой конструкторский опыт и интуитивно правильная инженерная мысль компенсировали недостатки понимания физического процесса.
Уже через четырнадцать дней после пробного пуска трубы мы должны были соорудить шумозащитный корпус вокруг до сих пор открытого участка измерения. Это было необходимо, так как свободная струя шумела ужасно. Даже с шумозащитным корпусом вокруг испытательного стенда стоял невообразимый грохот.
К пробному пуску я установил в разных местах подводящего трубопровода манометры. Они должны были регистрировать давление на батарее сосудов, поворотных коленах, ответвлениях и в различных местах трубы. Возле каждого манометра сидел наблюдатель, который после сигнального светового импульса из пункта управления, должен был синхронно записать давление. Затем я посмотрел на результаты замеров, они полностью соответствовали ожиданиям — за исключением одного места наблюдения, где стояло несколько манометров, и было два наблюдателя. Они сообщили, что сразу после подачи сжатого воздуха, давление от наивысшего значения так быстро упало до нуля, что было невозможно его записать. Я проверил манометры, они были в порядке. Все места стыков на трубопроводе были уплотнены. Я собрал все протоколы, уселся на скамеечку, сравнивал полученные данные и размышлял. Ко мне подошел старший из двух наблюдателей, господин Цулинский, мастер из наших мастерских, относящихся к сектору аэродинамики. «Прежде, чем Вы сломаете голову, я хочу раскрыть загадку», — начал он. Я оторвался от листков протоколов и услышал: «Когда канал запустился, раздался страшный грохот, и мы думали, что все взорвалось и полетело вверх». Он добавил, осознавая свою вину: «Извините, пожалуйста». Я дружески ему улыбнулся, как будто проблема была решена, и пожал ему руку. Никто из нас раньше не работал в сверхзвуковой трубе и не слышал этого ужасающего грохота.
Было уже довольно поздно, когда мастер и инженеры сектора аэродинамики, радостные, что все так хорошо функционирует, ушли из института. Для каждого из нас этот удавшийся пробный пуск был событием. Я радовался возможности проводить исследования на действующей установке. В деревеньке Городомли тоже был слышен громкий гул аэродинамическиой трубы. Моя жена рассказала мне позже, что наш четырехлетний сын очень хорошо мог отличить шум наддува аэродинамической трубы от шума силовых стендов. Если несколько минут слышался продолжительный гул, он быстро и безошибочно определял: «Это — папа, а это Умпфенбах».
Да, господин Умпфенбах, руководитель сектора двигателей, еще раньше нас ввел в действие испытательный стенд, на котором испытывал модельные двигатели ракет. И специалисты по управлению также проделывали свои опыты с большим шумом. Этот шум создавал самолет, медленно летящий биплан, который пеленговался, и направление которого фиксировалось рефлектором, закрепленным на очень длинной стальной мачте.
Наш маленький сын Петер очень боялся самолетов. Если он, играя на улице, слышал гул самолета, что случалось крайне редко, он тотчас, плача, несся в дом. Став постарше, он смог рассказать о причине своего страха. Подумав немного, Петер сказал: «От самолета может оторваться двигатель и упасть мне на голову». Мы ему никогда ничего не рассказывали о войне, налетах и бомбежках. Он не слышал от нас о наших прежних страхах, появлявшихся, когда мы ночью слышали над нами гул моторов самолетов и знали, что закрепленные на самолетах бомбы скоро будут падать вниз, а вскоре слышали и взрывы, иногда так близко, что в стеклах наших окон появлялись многочисленные трещины. В Городомле я иногда думал об этом. Может быть, что-то от этого страха родителей перед ужасами войны остается в наследственных воспоминаниях и передается затем последующему поколению.
