Джефри Робинсон - Ямани: Взгляд из-за кулис
Демарши арабов, угрожавших пустить в ход нефтяное оружие, нашли прямую параллель в заявлении ОПЕК, которая выразила озабоченность слишком низкими ценами на нефть и призвала аннулировать соглашения, достигнутые в Тегеране и Триполи.
Первые несколько месяцев 1973 г. рынок находился в состоянии стабилизации. Цены имели тенденцию к повышению и «подпирали» установленные барьеры. Однако февральская девальвация доллара отрицательным образом сказалась на доходах экспортеров, и в марте они стали требовать от нефтяных компаний компенсации которая возместила бы им убытки, связанные с обесценением доллара. Компании сопротивлялись как могли, но рост воинственных настроений в арабском мире заставил их пойти на уступки. В июне было достигнуто соглашение, определявшее новую формулу, по которой ОПЕК устанавливала цены. Нефть сразу же подорожала на 12%.
В сентябре, когда цены опять уперлись в предельные границы, ОПЕК призвала к пересмотру соглашений, заключенных в Тегеране и Триполи. Три радикально настроенных члена — Алжир, Ирак и Ливия — начали требовать такого пересмотра, как только доллар был девальвирован. Но Саудовская Аравия и Иран выступали против.
Теперь же, когда инфляция в мире составляла в среднем 7—8% и компании состригали огромную разницу, намного превосходившую ту, что предусматривалась прежними соглашениями, Саудовская Аравия решила, что настало время действовать.
Оставалось привлечь на свою сторону Иран.
Ямани отправился в Тегеран, чтобы убедить шаха и доктора Амузегара в необходимости новых переговоров с нефтяными компаниями.
— В то время, — говорит Ямани, — тегеранские соглашения доживали последние дни, а быть может, и вовсе были мертвы. За два года, которые прошли со времени их подписания, ситуация в мире качественно изменилась, и эти соглашения нуждались в решительном пересмотре.
Шах и доктор Амузегар поддержали идею Ямани, и вскоре начались новые переговоры.
8 октября, на третий день войны, министры нефти Саудовской Аравии, Ирана, Ирака, Кувейта, Катара и Абу-Даби встретились в Вене с группой из пяти человек, представлявших нефтяные компании. Ее возглавляли Джордж Пирси из «Экссон» и француз Андре Бенар из «Шелл».
Министры предложили увеличить цену, составлявшую тогда 3 доллара за баррель, по меньшей мере вдвое.
Пирси и Бенар попробовали столковаться на 15‑процентном повышении.
Ямани сбавил и предложил 5 долларов за баррель.
Пирси и Бенар набавили и предложили 25‑процентное повышение.
И на этих цифрах, разница между которыми составляла 1,25 доллара, переговоры застопорились.
— Это был весьма деликатный момент, — говорит Ямани. — По существу, обсуждались два принципиально различных вопроса. Один носил политический характер. Дело шло о войне и об использовании нефти в качестве инструмента политики. Вторым вопросом были цены на нефть. Проблема состояла в том, чтобы не объединять эти два вопроса и рассматривать их отдельно. Я не хотел отталкивать от нас компании, не мог с ними порывать. Я не хотел смешивать цены на нефть и политику.
Но это было легче сказать, чем сделать.
Пирси и Бенар твердо стояли на своем. Они утверждали, что столь резкий скачок цен никак не оправдывается состоянием рынка.
Не хотели менять занятых позиций и министры нефти. Они утверждали, что существующие цены явно занижены, и, поскольку изменилась сама игра, нужно изменить и ее правила.
Ямани задержался в Вене еще на два дня, настаивая, чтобы компании изменили свою позицию.
За эти два дня Пирси и Бенар отправили в Лондон и в Нью-Йорк несколько десятков телеграмм.
Однако после полуночи 12 октября, не получив дальнейших инструкций, они явились в номер «Интерконтиненталя», который занимал Ямани, и попросили отложить переговоры. Они сказали, что в настоящее время не способны на что-то большее.
На рассвете Ямани покинул Вену.
Встретившись спустя четыре дня в Кувейте, шесть министров нефти стран Персидского залива решили в одностороннем порядке поднять цену на 70%, доведя ее до 5,12 доллара за баррель.
— Я сразу же, как только решение было принято, осознал политическое и экономическое значение этой даты, — говорит Ямани. — Страны-экспортеры впервые оказались лицом к лицу, без посредников, с основными индустриально развитыми странами. Шестнадцатое октября 1973 года стало историческим рубежом. В этот день ОПЕК взяла в руки власть. Реальную власть.
Эмбарго
Когда разразилась война, Ямани был в Женеве.
— Первое время мы не знали, кто начал боевые действия. Мы были обеспокоены. Когда мы узнали, что инициатива принадлежала Египту и Сирии, нас охватил энтузиазм. Мы с нетерпением ожидали исхода событий.
Сопоставив факты, Ямани пришел к выводу, что Фейсал был целиком посвящен в египетские военные планы.
В августе 1973 г. Садат посетил Саудовскую Аравию и провел с королем длительную конфиденциальную беседу. В прошлом после встреч такого рода Фейсал обычно сообщал Ямани, какие вопросы на них обсуждались. Нередко он просил у Ямани совета; иногда просто рассказывал, о чем шла речь.
На этот раз король был явно встревожен. Но не сказал Ямани ни слова.
Согласно принятому у саудовцев протоколу, Садата во время его пребывания в стране сопровождал Хишам Назер, бывший тогда министром планирования. Направляясь по окончании беседы во дворец, который был предоставлен ему как гостю, Садат признался Назеру: «После бесед с королем Фейсалом я чувствую, что с моих плеч сняли часть тяжелого бремени».
Спустя две недели Ямани зашел к королю сообщить, что на следующий день улетает на конференцию в Сан-Франциско.
Фейсал не сказал ни слова. Он внимательно смотрел на Ямани, как бы раздумывая, говорить или промолчать.
— Завтра мне нужно улетать, — повторил Ямани.
— Когда ты вернешься? — спросил король.
— Как только кончится конференция, — ответил Ямани.
Фейсал вновь замолчал.
Видя, что король чем-то озабочен, Ямани спросил:
— Ехать мне или оставаться?
После чрезвычайно долгого раздумья Фейсал сказал:
— Езжай. Но возвращайся как можно скорее.
Это был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.
На следующий день после отлета Ямани король вызвал к себе своего сына Сауда.
— Когда возвращается Заки? — спросил он принца.
— Не знаю, — ответил Сауд. — Хочешь, я пошлю ему телеграмму или позвоню: спрошу, когда он собирается вернуться?
Фейсал и в этот раз очень долго размышлял, а затем сказал:
— Нет, не нужно.
Это опять-таки был первый случай за все годы их дружбы, когда Фейсал вел себя подобным образом.
