Александр Извольский - Воспоминания
Факты, сообщенные мною ранее, подкрепляют моё утверждение, что характер графа Витте не всегда соответствовал его интеллектуальной одаренности. Но в то же самое время он обладал некоторыми чертами, которые были чрезвычайно симпатичны и притягательны. Он был верным и преданным другом и вызывал взамен горячую привязанность. Его преданность памяти императора Александра III распространялась и на государя, который отмечал его своей благосклонностью и пожаловал ему высокий титул. Но он умел и ненавидеть и являлся страшным врагом для своих противников.
Наиболее трогательной чертой его была привязанность к семье; было трогательно видеть этого гиганта, который привык добиваться исполнения самых капризных своих требований, превратившегося в раба перед маленьким внуком и оказывавшего ему нежную заботу. И когда он с такой настойчивостью стремился к сохранению власти, не думал ли он о том, чтобы создать наиболее блестящее положение для своей жены и дочери, которых он так страстно любил?
Мои личные отношения с графом Витте никогда не были близкими, как я уже говорил, и в течение долгого времени его позиция по отношению ко мне была враждебной – возможно, он опасался, что моё влияние в государственных делах будет направлено против него.
Д-р Диллон отмечает в своей книге, что граф Витте боролся против моего назначения на пост министра иностранных дел после смерти графа Муравьева. Считая мой характер чересчур независимым, он убеждал императора назначить графа Ламздорфа, который был известен ему как человек весьма податливый, что делало Витте полным хозяином в вопросах иностранной политики. Д-р Диллон прибавляет, что граф Витте сделал ошибку, так как именно благодаря моему независимому характеру я имел бы возможность помочь ему значительно больше, чем граф Ламздорф, сопротивляясь образованию за моей спиной тайного правительства, состоящего из авантюристов, и настаивая перед императором на отставке Безобразова и его друзей.
Так как д-р Диллон говорил об этом с самим графом Витте и ввиду того, что это совпадает с тем, что я слышал из других источников, я имею все основания верить этому. Он не ошибался в этом отношении, так как, конечно, он нашёл бы во мне соратника по борьбе с корейской авантюрой, который сопротивлялся бы ей в самой энергичной форме, вместо того чтобы, подобно графу Ламздорфу, слепо повиноваться своему государю.
Я не вполне уверен, что мне удалось sine ira et studi обрисовать портрет графа Витте. Его характерные черты чрезвычайно сложны и балансируют между проявлениями действительного величия и неожиданной слабости, но со всеми его недостатками это был один из величайших государственных деятелей.
Обращаясь теперь от графа Витте к графу Ламздорфу, министру иностранных дел с 1900 по 1906 г., легко заметить абсолютную противоположность между этими людьми, которые, однако, никогда не порывали своей личной дружбы и близких политических отношений. В противоположность грубой и несветской внешности Витте граф Ламздорф представлял тип наиболее совершенного придворного. Выросший, так сказать, на ступенях трона, он унаследовал от многих поколений высших чиновников императорского двора манеры и идеи старых времен.
Это был человек маленького роста, выглядевший чрезвычайно молодым для своего возраста, со светлыми рыжеватыми волосами и маленькими усами, всегда причесанный, завитый и надушенный с большой заботой. Изысканностью своего платья и речи он напоминал князя Кауница, когда этот знаменитый австрийский дипломат был в Париже.
Получив воспитание в Пажеском корпусе, он не имел глубокого образования, но был одарен присутствием таких качеств, которые ставили его в первый ряд в среде окружавших его чиновников: работоспособный, скромный, никогда не пренебрегавший своей работой. Ему посчастливилось последовательно сделаться доверенным лицом четырех министров иностранных дел: князя Горчакова, Гирса, князя Лобанова и графа Муравьева.
Во времена графа Муравьева, человека невежественного и бездарного, он сделался правой рукой министра иностранных дел и благодаря своему навыку и знанию деталей дела фактически выполнял руководящую роль в министерстве. Как мы видели уже, благодаря содействию графа Витте, который рассчитывал сделать из графа Ламздорфа послушное орудие выполнения своей воли, он после смерти графа Муравьева стал во главе Министерства иностранных дел.
С этого момента граф Ламздорф во всех делах был руководим своим знаменитым другом, и с этих пор оба министра – финансов и иностранных дел – работали рука об руку, причём граф Витте играл руководящую роль, а граф Ламздорф выполнял его указания, пользуясь своим большим опытом и знанием дипломатической техники. Никто не был так опытен во всех тонкостях дипломатии; наиболее важные обращения, которые он направлял иностранным представителям, были всегда написаны на бумаге с золотым обрезом и носили отпечаток чрезвычайно элегантного стиля. Он обладал замечательной памятью и никогда не забывал воспользоваться аргументами, почерпнутыми из архивов его министерства.
Имел ли граф Ламздорф четкое представление об общем направлении иностранной политики и отдавал ли он себе ясный отчёт относительно международного положения России в целом? Признаюсь, что в этом я всегда сомневался. По своим семейным традициям, как немец по происхождению, и по складу своего ума он склонялся скорее в сторону германской ориентации и, будучи ярым сторонником самодержавного режима, с предубеждением относился к демократической Франции и к конституционной Англии.
Но, с другой стороны, он являлся ближайшим сотрудником предшествовавших министров иностранных дел, которые стремились сначала к сближению, а позже к заключению союза с Францией. Назначенный в свою очередь министром, он продолжал придерживаться этой же линии поведения с величайшей пунктуальностью и, как мы видели на примере договора в Бьерке, с большим умением и талантливостью поддерживал двойственный союз, к которому император относился с неизменной благожелательностью. Но он с такой же заботой и преданностью относился бы к какой-нибудь другой системе, если бы она была принята императором, которому он считал необходимым слепо повиноваться. Линия поведения графа Ламздорфа по управлению министерством неблагоприятно сказывалась на взаимоотношениях центрального ведомства иностранных дел с его представителями за границей. Он был совершенно недоступен для большинства своих подчиненных, окружив себя узким кругом личных друзей, среди которых он распределял наиболее важные посты. Этот вид "round table", который особенно практиковался при берлинском дворе, лишал возможности получить какой-либо ответственный пост человека, не имеющего протекции, как, например, было со мной, и обреченного оставаться на маловажных постах или направляться в наиболее отдаленные места, о которых раньше и не думалось.
