Маргарита Волина - Амплуа — первый любовник
— Дайте мне зеленого чая! Смотреть на вас противно, а в горле першит!
Галя налила Жорику в пиалу кок-чай. Менглет посмотрел на пятнистую шкуру:
— Подарок Мыколы?
Да. Он его сам застрелил. — Румянец Гали стал слегка гуще. — Я никогда не скрывала своих дружеских отношений с Николаем Арсеньевичем, но не будем больше о нем говорить. Он пройденный этап.
Бендер сказал:
— Мы поговорим о Менглете. Принято?
— Единогласно! — сказала Галя.
— Он не человек! — сказал Бендер.
— Вот как? — засмеялась Королева. Бендер поймал ее руку, поцеловал.
Прошу прощения, Валенька, но истина всего дороже! Менглет — гомункулюс. Его вырастили в колбе! Но великий ученый, Бендер хлебнул вина, — равный Мечникову, Менделееву, Вернадскому и Павлову, вместе взятым, допустил маленькую ошибку.
— Какую? — спросил Менглет.
— Ученый, намереваясь создать в колбе идеального человека, забыл, что идеальных людей не бывает. У каждого есть какой-нибудь недостаток — у тебя нет! Ты не человек.
— Шурик, это грубая лесть, — сказала Галя.
— Нет, это жестокая правда.
Бендер налил в чистый стакан вина, протянул Жорику:
— Выпей! Капельку! Программа принята, на днях выезжаем — выпей за нас, твоих сподвижников!
— Не могу! — ответил Жорик.
— Дикого твоего… освободили… Он уже не «враг народа», а первый артист Театра имени Вахтангова… За нас выпить не можешь — выпей за Дикого!
— Ты провокатор! — сказал Жорик.
— Выпей капельку за Дикого! — сказал Бендер.
— Не могу, не могу! — сказал Менглет.
— Все ясно, — сказал Бендер. — Коля Волчков тоже непьющий, но за Дикого Волчков бы выпил… капельку. Ты не можешь.
— Не могу!
— А почему?
— Так устроен мой организм.
— Это верно! — согласился Бендер. — Ученый, вырастивший тебя в колбе, забыл, что гомо сапиенс пьет не только воду, но и горячительные напитки. Я — пью. Я гомо сапиенс. Ты — гомункулюс! Выпив хотя бы каплю спиртного, ты взорвешься, исчезнешь, испаришься!
— Может быть, — сказал Менглет.
Не может быть, а точно! И ты об этом догадался? Умен — догадался. И, беспокоясь, что другие догадаются, придумал, чтобы никто не сомневался, что ты обыкновенный человек… ты придумал…
— Что я придумал?
— Кстати и некстати ругаться матом!
Все расхохотались.
— Русский человек не обходится без мата. Ты — гомункулюс — материшься, чтобы никто не сомневался, что ты русский человек!
— Мой прадед по отцу — француз, — сказал Менглет.
— Но это еще надо доказать, а вот в том, что ты гомункулюс, — доказательств не требуется!
…В шутке пьяного Бендера, мне кажется, была капля истины. Когда после премьеры «Интермедий» Жорик отказался выпить со всеми — он себя ото всех как бы отдалил. А выругавшись трехэтажно — приблизил.
Комсорг тогда сказал ему:
— Ты это брось!
Но был, как и все, хотя и шокирован, но доволен — не идеальный Жорик человек, не во всем ему подражать следует.
…Самое трудное было — сказать об отъезде на фронт Екатерине Михайловне.
Но каким— то образом мама сама все узнала (Королева не говорила) и принялась стирать и наглаживать сорочки, носки, кальсоны -все необходимое.
— Мама, в Москве нам выдадут полное солдатское обмундирование, — говорил Жорик.
— Чтоб вы пропауи! — сердилась Екатерина Михайловна. — Что вам выдадут, я не знаю, а исподнее у тебя доужно быть чистое.
— Ты будешь получать мой паек — литер «Б». Хлопковое масло, может быть, и сливочное, муку и повидло. У Валентины паек поменьше, но мука в нем тоже есть.
— Валя могуа бы с дочерью остаться!
— С Майкой останешься ты и папа.
— В кого ты такой уродиуся?!
— В тебя, мамочка! — ответил Жорик. — Меня, как и тебя, не переспорить.
Екатерина Михайловна умолкала. Она не хотела, чтобы Жорик уезжал из Воронежа в 1930-м, отъезду в Ленинград в 1936-м не противилась, но исстрадалась, когда Жорик в 1937-м отправился к «басмачам»!
Попав в Сталинабад, она убедилась: «басмачи» — народ славный, доброжелательный, стало быть, ее опасения были напрасны. Теперь Жорик уверяет: на передовую их не пошлют. А в «четвертом эшелоне» от «фрицев» — далеко. Конечно, бомбежки. Но в Сталинабаде — землетрясения. От Жени вчера пришла треуголка — он жив и здоров… А в глубоком тылу Жорика стыд заел. Это ей давно ясно-понятно…
При расставании с младшим сыном Екатерина Михайловна шутила.
Провожая старшего, тоже не плакала. Павел Владимирович держался молодцом. Плакала Майка — она привыкла к родителям.
Глава 17. «Актер — лицо действующее»
Фронтовой театр исколесил много дорог, закончив свой путь в Румынии весной 1944 года. «Салом, друзья!» пользовался колоссальным успехом. Начинали представление две главные «хозяйки» концерта (всего «невест» было восемь): Шагодат Сидикова и Галина Степанова. Выбор Юткевича был не случаен. В одинаковых платьях к зрителю выходили представительницы двух национальностей, ярко противоположные друг другу.
Шагодат Сидикова — смуглая, чернокосая, миндалевидный разрез глаз, ослепительная улыбка… И голубоглазая, вальяжная, белолицая Степанова с нежным румянцем на щеках. Ей бы кокошник в жемчугах, а Шагодат — согдийской принцессе — корону из серебра! Дружное «ах!» раздавалось на выход двух красавиц. И зачин концерту был дан!
Изящность всего представления — конечно же заслуга Юткевича.
На подмостках — певец. Фрак, лакированные туфли, вид самый расконцертный! Но вот беда — он поет только под рояль, а рояль не привезли! «У нас свой рояль!» — восклицает Степанова. Девушки надевают белые перчатки (на каждой три черные полосы — аппликация), становятся рядком и вытягивают сдвинутые руки — получаются белые и черные клавиши. Певец недоверчиво трогает пальцами «клавиатуру»: «До, ре, ми, фа, соль, ля, си!» — отзываются девушки, аккомпанируя себе на «живом рояле». К сожалению, рояль часто фальшивит.
«Невесты» вели программу. Мирбобо Зияев и Александр Бендер «мешали» им. Кажется, помехи не были запланированы, а родились импровизационно.
«Актер — лицо действующее» — так назвал Г.П. Менглет свою книгу (М., ВТО, 1984). Отрывок из книги под заголовком «Из фронтовых записок» был опубликован в сборнике статей, воспоминаний актеров-фронтовиков «Нам дороги эти позабыть нельзя» (М., ВТО, 1985). С небольшими купюрами отрывок этот я предлагаю читателям. Но! С согласия Георгия Павловича я буду прерывать им написанное в 1980-х годах зарисовками, основанными на рассказах Менглета более позднего времени, иногда добавляя и от себя то, что мне известно о Менглете и о его фронтовом театре.
Итак — поехали!
«Перелистываю страницы записных книжек и дневников, которые очень нерегулярно и скупо вел во время наших фронтовых поездок, и перед глазами встают города, знаменующие наступление Советской Армии, армейские будни Первого фронтового театра Таджикской ССР, художественным руководителем которого мне посчастливилось быть. Да, посчастливилось! Именно так я ощущал возможность быть там, где решалась судьба нашей страны, служить тем, кто защищал нашу свободу. Уверен, что так же думали и чувствовали все мои товарищи по театру.
