Людвик Свобода - От Бузулука до Праги
Шестая ночь марша была одной из самых трудных. Отакар Ярош, командир 1-й роты, шедший в голове походной колонны, сам нес винтовки своих обессилевших воинов. Так поступали командиры и других рот и взводов, да и вообще все наиболее выносливые и крепкие. Повозки застревали в занесенных снегом оврагах, и в такие минуты слышалось или наше: "Гей руп!", или русское: "Раз, два - взяли!" Обоз батальона отставал чаще в тех местах, где походная колонна, изменив направление движения, шла по бездорожью. Когда отставал обоз, продовольствия не хватало, а горячей пищи не было совсем. Подразделения батальона шли в колонне по четыре, и нередко можно было наблюдать, как двое крайних следили за дорогой и поддерживали двух других своих товарищей, которые спали на ходу. Через полчаса или час они менялись местами.
Тишину нарушал лишь скрип снега под ногами 974 человек. Потеплело. Ртутный столбик термометра поднялся до 10 градусов ниже нуля. Улеглась вьюга, она не била больше нам в лицо жесткими, колючими снежинками. Степные горизонты терялись в тусклом свете луны.
Послышался гул самолета. Злобно и зловеще нарастал он с юго-запада. В темном небе повис яркий "фонарь". На парашюте медленно спускалась, ярко освещая все вокруг, огромная осветительная ракета, за ней - вторая, третья... Команда: "Стой!" - и походная колонна застыла продолговатой дугой. Маленькая Маркета Ольшанова зябко прижалась к сухопарой серой в яблоках лошади, которая, боязливо отфыркиваясь, стояла так же недвижимо, как и весь батальон. Ракета за ракетой приближается к земле; вражеские самолеты кружат над нами на высоте 200-250 метров. Ни один наш воин не выдал себя ни малейшим движением руки или головы; их лица склонены к земле, руки - в карманах. Дуга, конечно, кажется гитлеровцам подозрительной. Люди? А может быть, кустарник или деревья? В тишине лунной ночи слышатся очереди бортовых пулеметов, разрывы наугад сброшенных бомб. Прошло более получаса, прежде чем погасла последняя ракета и на смену реву четырех вражеских самолетов, взявших наконец курс на юго-запад, снова пришла тишина. Потерь у нас нет, никого не задело.
К утру на степь опустился туман, кое-где довольно густой. Однако скоро порывы холодного ветра прояснили темный горизонт, и грязновато-серая пелена уступила место ослепительно светлому дню. Идем еще около двух часов. С восходом солнца идти стало легче. Колонны подтянулись, воины зашагали быстрее и бодрее. На пути батальона оказалось большое и, к нашему удивлению, почти не разрушенное село. Мы заметили его издали, когда просматривали местность в бинокль. Все оживились в предчувствии скорого отдыха в тепле. Головной взвод 1-й роты вступает в село. Здесь на широкой площади стоит здание, на нем вывеска: "Начальная школа". Над ней, во всю длину фасада школы, на немецком языке написано: "Где стоит немецкий солдат, там никто не пройдет!" А на деле вышло иначе. Если раньше здесь стоял гитлеровский солдат, то теперь здесь мы. Однако следы его пребывания видны повсюду. Брошенные гитлеровцами танки и автомобили, среди них - немало вполне исправных. Тут же валяются бутылки из-под жидкости для "поднятия духа" перед началом так называемых психических атак. Сколько раз с пьяным ревом и оглушительной пальбой шли фашисты во весь рост, волна за волной, на русские позиции, надеясь сломить волю советских бойцов. Однако у советских пехотинцев крепкие нервы. Психические атаки захлебывались в крови гитлеровских вояк.
"Где стоит немецкий солдат..." Здесь его уже нет, однако он еще стоит на Украине, в Белоруссии, стоит в Центральной, Северной, Южной и Западной Европе. Кованые сапоги эсэсовцев топчут нашу родину. Но придет час, и захватчиков выбросят оттуда советские войска, рядом с которыми будут сражаться чехословацкие части. Только бы скорей... Страшно подумать о том, что произойдет, если наши войска придут слишком поздно. Гитлеровская разбойничья машина может истребить десять - двенадцать миллионов чехов, словаков и закарпатских украинцев.
Эти мрачные мысли, возможно, были навеяны тем, что в селе нам показали обрубленные деревья, на каждом из которых еще совсем недавно гитлеровцы вешали советских людей. А на месте того вон колодца будет сооружен памятник. В колодце нашли целую семью: деда, бабушку, мать, двоих детей; туда же была брошена и их собака - черная лохматая Жучка, с которой любили играть дети. Фашисты заживо бросили в колодец всех этих людей и забросали их гранатами, потом закрыли колодец крышкой и запретили к нему подходить. В живых остался только один член семьи - отец, он на фронте.
Наши воины молча слушали страшный рассказ о дикой расправе. Их лица словно окаменели, руки крепче сжимали оружие. Им вспомнились длинные списки людей, замученных оккупантами в родной Чехословакии, стертые с лица земли Лидице и Лежаки. Усталость пропала. Бойцов охватила такая неистовая злоба и лютая ненависть к врагу, какой они еще никогда не испытывали. Ненависть и неутомимая жажда мести. Правда Яна Жижки из Троцнова живет и поныне! Ныне, как и 500 лет назад, черной реакции на все ее злодеяния должен быть лишь один ответ: мстить, мстить беспощадно! Убивать преступно, тем более преступно убивать безоружного, но убивать беззащитных детей - это настолько гнусное преступление, что ему не может быть никакого оправдания.
А потому только вперед! Сегодня отдых будет коротким, так как мы должны быть в Харькове точно к назначенному сроку. Предстоит за три дня пройти еще сто километров.
Большая часть пути осталась позади. Батальон выдержал это испытание. Он преодолеет и оставшуюся часть пути; многим тяжело, но воины, женщины и мужчины, идут вперед и только вперед.
По приказу командующего фронтом генерал-полковника Ф. И. Голикова, полученному нами два дня назад, мы должны выйти к населенному пункту Бродек, оттуда по бездорожью, напрямик, идти до Бессоновки, а затем - по направлению к Белгороду, а не на Борисовку, как было приказано раньше.
И вот мы в Пушкарном, остался один переход до Белгорода. Но здесь нам долго задерживаться нельзя. Связной вручил мне новый приказ командующего фронтом: во что бы то ни стало прибыть в Харьков - один из самых крупных городов Левобережной Украины - к 1 марта. Усталость? Но ведь все видели те обрубленные деревья-виселицы и тот колодец... Теперь никого не приходится торопить. Наш батальон становится на-, стоящей боевой частью, крепко сплоченной, дружной. Авторитет солдата и командира вырос, самые трудные задачи выполняются сознательно и инициативно, у всех одно стремление - идти вперед и покарать врага за миллионы казненных и замученных, за разрушенные города и сожженные деревни, за детей, брошенных за колючую проволоку в Кобылицах и в тот колодец, который мы видели вчера. Мы уже сблизились с советскими воинами и стали, в полном смысле слова, а не только по приказу командующего Воронежским фронтом, неотъемлемой частью 3-й танковой армии, которой командует генерал-лейтенант П. С. Рыбалко. И к нам относятся как к людям, которых уважают и которым рады, словом, как к близким родным. И здесь, на фронте, нас тоже всюду горячо приветствуют.
