Константин Мочульский - Андрей Белый
Скитальцы, нищие, бобыли-богомольцы, каторжники, арестанты, разбойники — вся темная, бродячая, бесталанная Русь движется во мгле по непробудным пространствам, цепкий бурьян тянется за ней как неотступное «горе-злосчастье»:
За мною шуршит до деревни
Колючее, злое репье…
Пропью, прогуляю в харчевне
Растертое грязью тряпье.
Перепевая народные песни, Белый стремится приблизить свой стих к ритму и складу народной лирики. Крестьянский парень уходит не в скитанье, а в «скитаньице», разговаривает не с горем, а с «горем-гореваньицем». «Бобыль-сиротинка» идет к святым местам, чтобы излечиться от пьянства, и, идя, приговаривает:
В путь-дороженьку
Уносите меня, ноженьки,—
По полям, по кустам,
По святым местам.
Это народничество, как оно ни искусно, все же остается стилизацией. Более удачны опыты ритмической передачи плясовых запевов. Мастерски «сделано» стихотворение «Веселье на Руси».
Как несли за флягой флягу —
Пили огненную влагу.
Д'накачался
Я,
Д'наплясался
Я.
Дьякон, писарь, поп, дьячок
Повалили на лужок.
Эх,
Людям грех!
Эх, — курам смех!
Трепаком-паком размашисто пошли,
Трепаком, душа, ходи, валяй, вали!
Что там думать, что там ждать:
Дунуть, плюнуть, наплевать;
Наплевать, да растоптать,
Веселиться, жить да жрать.
После трепака — комаринская:
Ты такой-сякой комаринский дурак,
Ты ходи-ходи с дороженьки в кабак,
Ай люли-люли, люли-люли, люли:
Кабаки-то по всея Руси пошли!
«Стихи о России» заканчиваются тоскливым вопросом:
Просторов простертая рать;
В пространствах таятся пространства.
Россия, куда мне бежать,
От голода, мора и пьянства?
В одном и том же году и Блок и Белый пишут стихи о России; лирические темы их схожи: темная, нищая, роковая страна, бескрайние просторы, убогие избы, бродяжническая и скитальческая стихия. Пути двух поэтов опять таинственно скрещиваются: оба от «зорь» Соловьева переходят к «стону» Некрасова; народничеству Блока откликается народничество Белого. Еще раз обнаруживается их мистическая связанность. И снова, в этой близости, какая чуждость. Стихи о России Белого, быть может, лучшие из его поэтических созданий: формально и мастерством, — ритмическим разнообразием, словесной изобретательностью, звуковым богатством, — они, пожалуй, превосходят стихи Блока. А между тем художественно они с ними несоизмеримы. У Блока во тьме светит свет, сияет прекрасное лицо родины-жены, у Белого родина-мать лежит в гробу; Блок любит и любуется, дрожит от восторга и муки, Белый— читает отходную и упивается тлением; у первого— горячий ветер, воздух, разорванный скачкой степной кобылицы, у второго — удушье склепа, кабака и тюрьмы. Блок видит Россию сквозь «слезы первой любви»; Белый заклинает:
Исчезни в пространство, исчезни
Россия, Россия моя!
Второй отдел «Пепла» озаглавлен «Деревня». Размером и слогом некрасовских «Коробейников» автор рассказывает нехитрую повесть о любви и смерти. Купец говорит девке:
Погуляй со мною лето:
Я тебе, дружок,
Канареечного цвета
Заколю платок.
Но девка любит другого:
Он — высокий, чернобровый,
Статный паренек —
За целковый ей ковровый
Подарил платок.
Отвергнутый купец в густой ржи точит нож на соперника:
Отнесу тебя, сердечный,
В прибережный ров,
Будут дни: смиренный, грешный
Поплетусь в Саров.
Паренек плетется в волость; разудало надвинул шапку набекрень; весело вспоминает, как любились они с милой.
В колокольчиках, в лиловых,
Грудь к груди прижав,
Средь медвяных, средь лиловых,
Средь шелковых трав.
В степи встречает его купец и всаживает ему «ножик вострый в грудь по рукоять». Убийца бежит в город: «переулками кривыми прямо в кабачок». Очень выразительно стихотворение «В городке»:
Руки в боки: эй, лебедки,
Вам плясать пора.
Наливай в стакан мне водки —
Приголубь, сестра.
Где-то там рыдает звуком —
Где-то там орган…
Подавай селедку с луком!
Расшнуруй свой стан.
Эй, откуда, эй, узнай-ка,
Заявился я?
Трынды-трынды, балалайка,
Трыкалка моя!
И кончает убийца жизнь на виселице:
Закрутили петлю ловко.
Леденеет кровь.
Перекинулась веревка.
«Эй, не прекословь!»
Третий отдел «Город». В ряде стихотворений поэт рисует призрачность современного города. Люди— маски; жизнь — маскарад; среди пляшущих мертвецов появляется красное домино — Рок.
Входит гостья, щелкнет костью,
Взвеет саван: гостья — смерть.
Гость: — немое, роковое,
Огневое домино,
Неживою головою
Над хозяйкой склонено
Ждет. И боком, легким скоком:
«Вам погибнуть суждено!» —
Над хозяйкой ненароком
Прошуршало домино.
И снова красное домино:
Кто вы, кто вы, гость суровый? —
Что вам нужно, домино?
Но, закрывшись в плащ багровый,
Удаляется оно.
В ресторане, в отдельном кабинете, старик ласкает наездницу; врывается красное домино и закалывает его кинжалом.
Над ним склонилось, пролилось
Атласами в сияньи алом —
Немое домино: и вновь,
Плеща крылом атласной маски
С кинжала отирая кровь
По саду закружилось в пляске.
И наконец, открываются «сатанинские глубины» красного домино.
Он в черной маске, в легкой красной
тоге,
И тога шелком плещущим взлетела.
Он возглашает: «Будете как боги».
Пришел. Стоит. Но площадь опустела.
Так среди городского безумия — на балах, маскарадах, пирах, на площадях и улицах— проходит диавол. Красное домино Белого, связывающее темы «Пепла» с темой романа «Петербург», связано с «Красной свиткой» Гоголя, преследовавшей воображение поэта в революционные годы.
