В Крылов - Александр Федорович Можайский
Можайский был удивлен, раздосадован, огорчен. Он пытался привести доводы, хотел возразить, обосновать свои положения. Но ему не дали говорить, его не хотели слушать, его слова не приняли во внимание.
Изобретатель просил разрешения показать модели, их полет, наглядно доказать справедливость своих исходных положений. Паукер решительно отказал ему в просьбе. Вместо этого Паукер поднялся и ровным бесстрастным голосом стал зачитывать проект протокола.
Александр Федорович ничего не понимал. Что произошло, почему такой предвзятый тон у этого генерала? Почему никто не желает обсудить, вникнуть в цифры, расчеты? Почему в прошлый раз все протекало иначе, и он чувствовал заинтересованность членов комиссии в его работе?
Почему молчал Петров? Почему не протестовал этот крупный ученый, впоследствии прославивший русскую науку созданием гидродинамической теории смазки, - против такого произвола председателя комиссии? Потому что Петров привык уважать Паукера как профессора, у которого учился, лекции которого слушал. Петров знал того Паукера, о котором писал:
"Любовь к инженерному делу и направление, куда в нем следует подвигаться, я получил от учителя многих здесь присутствующих, Г. Е. Паукера. Это был инженер, занимавший в свое время по праву первое место среди русских инженеров. Он учил нас не только на лекциях, но еще больше на своих беседах в учительской комнате, разговаривая с молодыми преподавателями о самых разнообразных предметах инженерного дела"{31}.
Петров не понял, что и профессорская деятельность, и русский генеральский мундир были у Паукера только внешней формой. Не понял, что техника и политика неразделимы, что холодное, бесстрастное лицо принадлежит врагу России.
Можайский был глубоко оскорблен и как человек науки, которого незаслуженно пытались изобличить в невежестве, и как патриот, с которым не захотели разговаривать о важном для его родины деле.
Произвол действий Паукера глубоко возмутил Александра Федоровича. Дома он обдумал все, что ему пришлось выслушать, пережить на злополучном заседании комиссии. Свои мысли он изложил в письме к генерал-лейтенанту Звереву, начальнику Главного инженерного управления и председателю первой комиссии.
"В заседании своем 12-го апреля сего года комиссия, состоящая за исключением г. Петрова из новых лиц, при рассмотрении моего проекта все представленные ей мною или изложенные письменно данные, служащие мне основными началами для осуществления проекта воздухоплавания, признала за данные, незаслуживающие доверия, а неоднократные просьбы мои доказать часть их, как например, работу винта в воздухе, поддержку плоскости в воздухе при ее движении, на модельках, которые были мной приготовлены, оставила без внимания, чем и отняла у меня возможность тогда же рассеять недоверие и сомнение ее к тому, что служило несомненно доказательством основательности моей теории".
Можайский подчеркивал, что председатель комиссии высказал свое отрицательное отношение к военному использованию аппарата, проявлял недоверие к принципам, положенным в основу проекта. Александр Федорович сообщал, что Паукер
"отвергал возможность установить на аппарате нефтяную машину"
на том нелепом основании, будто
"огонь из цилиндра по трубке сообщится с резервуаром и воспламенит всю нефть".
Он приводил слова Паукера,
"что не будет возможности укрепить машину в лодке аппарата, и что при ходе поршней от ударов, лодку будет раскачивать и разрушится весь аппарат".
Анализируя все высказанные Паукером возражения, Можайский сделал такой вывод:
"Все эти суждения, доказывающие полнейшее незнакомство с действительным, практическим и современным состоянием техники, клонились, как я могу заключить из последствий к тому, чтобы сразу убить во мне уверенность в возможности осуществления моего проекта".
Действия Паукера не имели ничего общего с научным разбором проекта самолета, они были бесчестны, и Можайский просил Зверева "не объясняя настоящей причины, лично посетить следующее заседание комиссии", и разрешить допустить на него окончившего военную академию подполковника Аргашакова, помогавшего Александру Федоровичу при проверке вычислений и испытаний моделей. Не доверяя Паукеру, Можайский хотел, чтобы следующее заседание происходило при свидетелях, и совершенно прямо сказал об этом в письме.
"Настоящая же цель моей просьбы была вызвана необходимостью иметь в заседании свидетелей тому, что я мог, судя по первому заседанию, ожидать и в последующих".
Однако тот протокол, который Паукер прочитал на заседании 12 апреля, не был обнародован. Петров настоял, чтобы из протокола изъяли все, что компрометировало саму комиссию, все то, что, по словам Можайского, доказывало "полнейшее незнакомство с действительным, практическим и современным состоянием техники".
Паукеру пришлось изменить первоначальный текст. Можайскому вручили такую выписку из протокола совещания:
"Журнал заседания 12 апреля,
Председатель ген.лейт. Паукер.
Члены: полковник Вальберг
полковник Петров
в отсутствии ген.майор Герн.
Заседание было открыто чтением представленных вновь капитаном 1-го ранга Можайским 2-х записок:
1. Об общих соображениях, на коих основано устройство предлагаемого им воздухоплавательного аппарата.
2. О самом устройстве этого аппарата с чертежами его. Комиссия, обсудив доставленные сведения, нашла, что осуществимость аппарата г. Можайского зависит, главным образом, от того, способен ли гребной винт, предлагаемых размеров, вращаемый машиной с предлагаемой скоростью, примерно, 200 оборотов в минуту, дать всему аппарату поступательное движение с такой скоростью, какая необходима для того, чтобы он парил в воздухе. По сему комиссия пригласила г. Можайского представить хотя бы приблизительные опытные данные и исчисления, разъясняющие означенный вопрос, что г. Можайский и обещал исполнить. Сведения сии по их получении комиссией будут рассмотрены в следующем ее заседании.
Г. Паукер.
Н. Петров.
Член делопроизводитель Вальберг".
Такое изменение первоначального текста протокола можно было рассматривать, как отказ Паукера от своих возражений и своего отношения к проекту Можайского.
В своем письме к Звереву Александр Федорович писал, что не нашел в полученном документе ничего того, что комиссия 12 апреля признала за невероятное. Все возражения Паукера были выкинуты из протокола и
"в нем оставлен для меня лишь один только вопрос, касающийся работы винта в воздухе".
"Этим изменением своего протокола комиссия фактически подтвердила неосновательность своего недоверия к представленным мною данным и тем дала мне некоторую надежду на то, что мало-помалу мне удастся рассеять недоверие комиссии и в отношении всего моего проекта".
