Валерий Шубинский - Зодчий. Жизнь Николая Гумилева
Вот пример неуклюжего места («Людям будущего»):
Издавна люди уважали
Одно старинное звено,
На их написано скрижали:
Любовь и Жизнь — одно.
Но вы не люди, вы живете,
Стрелой мечты вонзаясь в твердь,
Вы слейте в радостном полете
Любовь и Смерть.
А вот пример сильных и взрослых (и по-настоящему гулких, звучащих) строк:
И осень та была полна
Словами жгучего напева,
Как плодоносная жена,
Как прародительница Ева.
Книгу Гумилев раздарил своим знакомым — вплоть до горничной Зины, вскоре перешедшей от Гумилевых к Кленовским и с гордостью показывавшей новому молодому барину книжку старого.
По словам Кривича, в числе тех, кому был подарен экземпляр, был и Анненский. В ответ Гумилев якобы получил «Тихие песни» — первую (и единственную прижизненную) книгу Анненского, вышедшую в 1904 году под псевдонимом Ник. Т-о, с надписью:
Меж нами сумрак жизни длинный,
Но этот сумрак не корю,
И мой закат холодно-дынный
С отрадой смотрит на зарю.
Всеволод Рождественский (со ссылкой на Кривича) передает следующий анекдот о том, каким образом это произошло:
Гумилев, бывший дежурным по классу, перед уроком латинского языка вложил свою книжечку в классный журнал, принесенный из учительской, и положил на кафедру… Прогремел звонок, возвещающий «большую перемену», и Анненский покинул класс с журналом в руках. Кончилась перемена, и Гумилев отправился в учительскую за журналом для другого преподавателя. И, идя обратно по длинному коридору, обнаружил директорский подарок.
Нелепость на нелепости: вероятно, предполагается, что Анненский, не афишировавший своих поэтических занятий, приходил на уроки с экземпляром «Тихих песен» наготове — на всякий случай. Или на большой перемене он сбегал домой за книжкой своих стихов для двоечника Гумилева? То, что он преподавал не латынь, а греческий, в данном случае уже второстепенно. И зачем бы Гумилеву, хорошо знакомому с тем же Кривичем, передавать книгу его отцу столь экзотическим способом? Самое же главное, что стихотворная надпись Анненского (как стало известно после ее факсимильной публикации в «Дне Поэзии. 1986») сделана не на «Тихих песнях», а на «Первой книге отражений», вышедшей год спустя после «Пути конквистадоров» — в 1906 году и под подлинным именем автора.
Во всяком случае, личное общение Гумилева и Анненского началось именно с «Пути конквистадоров».
С этой книги началось и не менее важное для Гумилева общение с Брюсовым. На посланную ему книгу мэтр счел необходимым отозваться отдельной рецензией, а не просто уделить ей фразу-другую в библиографическом обзоре. В сущности, это было очень добрым знаком, хотя особых похвал для гумилевской книжки у Брюсова не нашлось.
По выбору тем и образов автор явно примыкает к «новой школе» в поэзии. Но пока его стихи только перепевы и подражания, далеко не всегда удачные. В книге повторены все обычные заповеди декадентства, поражавшие своей смелостью и новизной на Западе лет двадцать, а у нас лет десять тому назад… Отдельные строки до мучительности напоминают свои образцы, то Бальмонта, то Андр. Белого, то А. Блока… Формой стиха г. Гумилев владеет далеко не в совершенстве… Но в книге есть и несколько прекрасных стихов, действительно удачных образов. Предположим, что она только «путь» нового конквистадора и что его победы и завоевания — впереди.
Между юным поэтом и мэтром завязывается переписка. В первом же письме Брюсов предлагает Гумилеву сотрудничество в «Весах». Начиная с двенадцатого номера за 1905 год (в котором напечатаны подборка стихотворений Бальмонта и повесть самого Брюсова «Республика Южного Креста» — ранний образец science fiction) «Весы» публикуют и беллетристику. Одна из причин — конкуренция с основанным в январе 1906 года журналом «Золотое руно», редактором-издателем которого стал один из крупнейших капиталистов России (и художник-дилетант) — Н. П. Рябушинский. Первоначально в «Золотом руне» публиковались почти все писатели «декадентского» круга, в том числе и сам Брюсов, но вскоре отношения непоправимо испортились. С 1907 года борьба между журналами приняла не только конкурентный, но и идеологический характер.
По словам Гумилева, внимание Брюсова и его лестное предложение воскресило его «уверенность в себе, упавшую было после Вашей рецензии» (письмо от 11 февраля). Но дело было не только в самооценке и в перспективах литературной карьеры. В письме от 8 мая Гумилев признается: «Уже год, как мне не удается поговорить ни с кем так, как хотелось бы». Год — как раз столько прошло с момента разлада с Анной Горенко. Поэтому юноша так дорожит обретенным диалогом с учителем, старшим товарищем. По всей вероятности, эпистолярно общаться с Брюсовым оказывается проще, чем вживую — с Анненским. Во-первых, Брюсову тридцать три года, а не пятьдесят, главное же, он никогда не ставил «новому конквистадору» двоек по греческому.
«Ваше участие ко мне — единственный козырь в моей борьбе за собственный талант». В этой фразе (из того же письма) удивительней всего даже не то значение, которое придавал Гумилев брюсовскому «участию», а определение своего литературного ученичества как «борьбы». Борьба с собой, накачка мускулов, суровая школа. Гумилев уже усвоил: он — не из тех, кому что бы то ни было дается даром.
Тем временем выходит сборник царскосельских литераторов «Северная речь», в котором участвует и Гумилев. Гумилев с тем же письмом от 8 мая посылает его Брюсову на рецензию. Рецензия действительно появляется в шестом номере «Весов» — там же, где были напечатаны три стихотворения Гумилева[32]. Брюсов уделяет внимание лишь одному произведению — трагедии Анненского «Лаодамия», напечатанной под собственным именем автора. Но и к ней он достаточно суров: «Перед нами «условно»-античная трагедия, действующие лица говорят, как у Шекспира, четырехстопным ямбом, а хору предлагается петь рифмованные стихи. Всего несноснее в драме язык, довольно бесцветный, хоть и пестрый…» Как автор трагедии на сходный сюжет («Протесилай умерший») Брюсов увидел в неведомом царскоселе конкурента. Опыты же Коковцева, Кривича, драма П. Загуляева «Волки», рассказ Д. Полознева «Счастливый брак» не вызвали у него вовсе никакого интереса. Впрочем, и лирические стихи Анненского, напечатанные в «Северной речи» под псевдонимом Никто (не «Ник. Т-о», как в «Тихих песнях»), Брюсов никак не отметил. Не отозвался он и на два вошедших в сборник стихотворения Гумилева — «Смерти» и «Огонь», хотя они были сильнее любого опуса из «Пути конквистадоров» и любого из трех стихотворений, напечатанных в «Весах». «Огонь», не включенный ни в один авторский сборник, — редкий образец лирики Гумилева, где чувствуется прямое влияние Анненского:
