Рудольф Петерсхаген - Мятежная совесть
– До чего противные насекомые клопы! Сперва они коричневые, под нажимом становятся ярко-красными и испускают вонь до небес.
Это был мой прощальный визит к генералам в Красногорском лагере. На следующий день меня с эшелоном отправили в Моршанск.
* * *Дорога заняла примерно две недели. Наш новый лагерь номер 6064, расположенный довольно далеко от города в густом лесу, был гораздо больше Красногорского. Внутри лагеря – несколько рощ и даже озеро. Это был трудовой лагерь, преимущественно для солдат. Работали в лесу и на полях. Там не было такой сплоченной реакции, как в Красногорске, лишь отдельные реакционеры выделялись своими смехотворными замашками. Как знак своего мировоззрения и сословия одни носили черно-бело-красные кокарды{21}, другие монокли, третьи – и то и другое. Солдаты смеялись:
– Пусть-ка доберутся домой! Там им многое покажется чудным.
У старших офицеров был свой лагерный психоз: они строили виллы, конечно, на бумаге. Над этим «трудились» неделями. Архитекторы и солдаты – строители по профессии, вычисляя количество кирпича, цемента и дерева, необходимое для будущих вилл, зарабатывали табак, в крайнем случае – махорку. Ухмыляясь, солдаты говорили:
– Что касается вилл, то этому пришел конец. Наступит время, когда эти голубчики будут рады, что живут в сарайчике, а накрываются газеткой, вроде «Гамбургер фремденблатт»{22}. Пусть сперва восстановят Германию, которую они разрушили. Вернемся домой – я для них палец о палец не ударю.
Заметной фигурой в лагере был старый подполковник Маурер, призванный во время войны из запаса. Маленький, седовласый, живой, он был профессором ботаники и любил читать лекции по своему предмету. Их охотно слушали. Все любили его. Искренний, скромный, он говорил все напрямик и был неизменно любезен. Когда он согласился сотрудничать в Союзе офицеров, реакционеры отвернулись от него.
Альтрихтер и Брейер остались в Красногорске, поэтому изучение русского языка я продолжал с профессором Маурером. Правда, времени на это у нас оставалось мало. Постепенно бараки сносились – лагерь собирались расформировывать, и требовались все наличные рабочие руки. В колхозе я работал переводчиком. Мне приходилось разговаривать с агрономами.
– Мы вам ничего плохого не сделали и не собирались делать. Вы сами многое разрушили и теперь должны помочь нам восстановить все. Это необходимо. И тогда мы станем друзьями – навсегда! – Такие слова я слышал неоднократно. Говорилось это спокойно, уверенно, без ненависти.
Военнопленным, которые хорошо работали, колхозы подчас давали то огурцы, то помидоры, то картошку.
– Кто работает, должен есть, – обычно говорили они, Я попадал порой в неловкое положение, если кто-нибудь безудержно ругал советских людей, а меня внезапно спрашивали:
– Что он говорит?
Помню случай во время сбора помидоров. Верхние плоды снимали еще зелеными на засол.
– В этой злосчастной стране даже помидорам не дают дозреть. Все равно – и так, мол, сожрут! – ругался кто-то.
Мне было стыдно переводить это, и я быстро придумал:
– Мой товарищ спрашивает, как вы засаливаете помидоры.
– Почему же тогда он ругается?
Люди чувствовали, что ни тон, ни жестикуляция не соответствуют переводу, но не заостряли на этом внимания. Наши хорошие отношения редко нарушались.
* * *В бараке я находился, так сказать, между огнями двух мировоззрений. Справа был Зенфт, слева – молодой офицер генерального штаба. Между ними случались резкие расхождения, но ссор не было. Их связывала продолжительная деятельность в Национальном комитете «Свободная Германия». Майор генерального штаба прошел антифашистские курсы и знал марксистскую литературу так же хорошо, как Зенфт – библию. Оба упрекали друг друга в догматизме. Юный генштабист был искренен и жизнерадостен, а Зенфт, напротив, – замкнут и сдержан. Соответственно протекали и их дискуссии.
Зенфт не выносил германского генерального штаба. Желая уколоть майора, он называл генштабистов «богоотступниками». Но попадал впросак: майор и сам был нелестного мнения о своих коллегах – нацисты убили его близкого родственника. Кроме того, работая в генштабе, он узнал закулисную сторону жизни. Все это рано разбудило его совесть. Ясный ум майора, его способность делать смелые, решительные выводы помогли ему избавиться от мрачного наследия прошлого. Он обеими ногами стоял на земле, а значит, был на стороне прогресса. И Зенфт и он – оба сожалели, что западные державы не поддержали в Нюрнберге советское требование признать немецкий генеральный штаб преступной организацией и что повешены были лишь отдельные его представители.
– Генеральный штаб до последней минуты целиком был в распоряжении нацистских преступников. На его совести не только мой родственник, но и множество ни в чем не повинных людей, – сказал майор.
– В кайзеровской Германии злосчастный союз трона и алтаря находил полную поддержку генерального штаба. Он использовал религию для своих милитаристских целей, – заявил Зенфт.
– «С нами бог»{23}… на пряжке ремня! – майор генерального штаба, смеясь, хлопнул себя по круглому животику, по тому месту, где обычно находилась пряжка.
– А когда нацистам не понравилось христианство, генеральный штаб вдруг оказался противником религии! – зло добавил Зенфт.
– Да, немецкий генеральный штаб всегда оказывался на месте, когда речь шла о завоеваниях. В этих случаях мораль беспокоила его меньше всего. Вероятно поэтому, несмотря на опыт и навыки, он выигрывал лишь отдельные сражения, но зато проигрывал целые войны. Он не признавал мира, отвергая тем самым единственную возможность избежать поражения и не проиграть войну. Аминь. Я все сказал.
Тут Зенфт фон Пильзах был целиком на его стороне.
* * *Воскресное утро. Все бегут через лесок к северной стороне лагеря. Можно подумать, что там бесплатно выдают пиво. Идем туда. Вблизи наблюдательной вышки вместе с забором и колючей проволокой вывернут деревянный столб. Часовой направил туда свой автомат. За толпой больше ничего не было видно, и я начал протискиваться в передние ряды. В проломе забора застрял лось. Убивать лосей запрещено – значит, его надо освободить, а это не так-то просто. Мы с интересом разглядывали темно-бурого гиганта почти в два метра ростом. На рога ему набросили петлю. Вот когда разгорелись охотничьи страсти, начались бесконечные рассказы. Время от времени доносился скрежет металла – это разрезали колючую проволоку. Огромный лось ушел в лес невредимым. О происшествии еще долго говорили. Утверждали, что этого лесного гиганта прижали к забору волки. Работавшие в лесу пленные подтвердили, что волки в здешних местах встречаются. Разве вы не слышали, как они воют по ночам?.. Охотники оживились. Каждому стало чудиться, что он слышит вой волков на звериной тропе. Некоторые даже утверждали, будто видели хищников возле самого лагеря.
