Александр Бушков - Сталин. Схватка у штурвала
В тот же клубок оказался замешан и болгарский вождь Георгий Димитров. На скамью подсудимых нацисты его посадили гораздо позже, а за десять лет до того он вел себя совершенно иначе со своими будущими судьями. Большую свинью Димитрову подложил бежавший в 1938 г. в США от сложностей жизни Ян Валтин (псевдоним в Коминтерне — Рихард Кребс), запутавшийся в двойной работе и на Коминтерн, и на гестапо. Именно он, циник, опубликовал в своих мемуарах совершенно секретную инструкцию секретаря Исполкома Коминтерна г. Димитрова, в которой товарищ секретарь писал о необходимости теснейшего союза нацистов и германских коммунистов в деле свержения Веймарской республики.
Одним словом, политика «революционной целесообразности» на деле, в ее практическом применении. Какое-то время большевики, как русские, так и германские, пребывали в самых добрых отношениях с нацистами Гитлера. Отношения дали трещину после 1923 г., когда в Германии провалились и коммунистический путч, и гитлеровский (что любопытно, по какому-то загадочному совпадению грянувшие в один и тот же день).
Помните, модно было винить Сталина в приятельстве с Гитлером? Нет уж, началось это задолго до Сталина и совершенно другими людьми…
В общем, сердечного согласия меж ВКП(б) и НСДАП не получилось. Неизвестно точно, какую роль в попытках таковое установить играл Троцкий, но достоверно известно, что Радек был одним из самых близких соратников Троцкого, преданным ему не на шутку…
Правда, в том же 1923 г. именно Радека сделали козлом отпущения за «чересчур опрометчивые» заявления. После неудачи «двойного путча» товарищ Зиновьев, политик изрядный, моментально от Радека отмежевался, представил его «фашистские» речи как личную самодеятельность и вышиб не только из Коминтерна, но и из ЦК ВКП(б).
Радек совсем немного времени спустя отомстил — натравил на Зиновьева целую толпу влиятельных европейских коминтерновцев — немцев, итальянцев и прочих. На сей раз уже Зиновьева сняли с поста «министра мировой революции».
А Радек сыграл столь огромную роль в налаживании советско-германского сотрудничества, что закреплявший его протокол 1923 г. называли даже пактом Секта — Радека (генерал фон Сект — тогдашний глава официально вроде бы не существующего германского Генштаба). После этого протокола и начала фирма «Юнкере» строить в Филях свои самолеты, в Липецке был создан центр подготовки германских летчиков, в Саратове — школа химической войны, в Казани — бронетанковая школа и танкодром рейхсвера, в городе Троцк (бывшая Гатчина) — завод по производству боевых газов. Об этом и без меня много написано, так что не буду углубляться в детали.
Скажу лишь, что Радек в дальнейшем так и остался виднейшим сподвижником Троцкого. Вместе с ним участвовал в заговорах против Сталина и в 1936 г. был осужден на десять лет, в том числе и за «связи с германскими разведслужбами».
После XX съезда стали наперебой писать, что обвинения эти были беспочвенными и насквозь вымышленными — поскольку-де «еврей» Радек и германские «антисемиты» никогда и ни за что не стали бы сотрудничать.
Вы этому верите после всего, что только что о товарище Радеке узнали?
4. Красная конница — в Гималаи!
Итак, уже после провала наступления на Варшаву в 1920 г. наиболее трезвомыслящим в большевистском руководстве стало ясно, что теория «классовой солидарности» попросту не работает. Никакого «интернационального братства эксплуатируемых буржуазией трудящихся» в Польше усмотреть не удалось. Все обстояло с точностью до наоборот. Сталин и член Реввоенсовета 15-й армии Полуян (едва ноги унесший от польских «братьев по классу»), а также полковые комиссары Юренев и Ходорковский, выступая на партконференции, подробно изложили реальное положение дел: никакой опоры среди местного населения найти не удалось, созданная впопыхах польская милиция, едва получив оружие, моментально повернула его против красных. Полуян говорил: «В польской армии национальная идея спаивает и буржуа, и рабочего, и крестьянина, и это приходится наблюдать везде. Боязнь, что мы придем завоевателями, что мы будем насаждать Советскую власть, — эта боязнь была свойственна всем».
Однако прежняя точка зрения — что мировой пожар все-таки следует раздувать — была по инерции невероятно сильна. Хуже всего то, что романтические юноши верили всерьёз… Вот что писал впоследствии один из молодых поэтов:
— Но мы ещё дойдём до Ганга,
Но мы ещё умрём в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя…
Он был слишком молод и осуждения не заслуживает (ещё и оттого, что погиб с винтовкой в руках всё же не на Ганге, а на Великой Отечественной). Как не стоит и порицать Маяковского, мечтавшего «в мире без России, без Латвии жить единым человечьим общежитьем».
Это были поэты, люди восторженные. Гораздо хуже те вполне серьезные, матерые политики, которые, несмотря на отрицательный опыт, опровергавший теорию, ни за что не хотели уняться и остановиться…
Б. Соколов в книге «Сталин» сморозил следующее: «В экспорт мировой революции на штыках Красной армии Лев Давыдович после неудачи польского похода уже не верил».
Господь с вами, батенька! Это Троцкий-то?!
Сразу после «неудачи польского похода» Троцкий стал инициатором «советизации» Персии, нынешнего Ирана. Туда под видом «местных бунтовщиков» браво вторглись регулярные подразделения Красной Армии, с ходу основав Гилянскую советскую республику. Однако и эта затея с треском провалилась: местное население, к идеям марксизма совершенно равнодушное, стало не на шутку сопротивляться, персидские «надежнейшие товарищи» оказались авантюристами и жуликами, так что красным конникам под командой знаменитого Примакова пришлось убраться восвояси. О том, что они там вообще были, велено было на самом высоком уровне забыть раз и навсегда. И забыли. Так надежно, что это впоследствии доставляло немало хлопот советским литературоведам. Дело в том, что при штабе Примакова был и Сергей Есенин, там же и написавший свой знаменитый «персидский» цикл. Но поскольку о советском вторжении в Персию и словом велено было не заикаться, вплоть до развала СССР литературоведам пришлось талдычить, что «персидские стихи» Есенина созданы не на основе «творческой командировки», а по «заочной любви» к далекой загадочной Персии, где поэт, конечно же, в жизни не бывал…
А в двадцать третьем году Троцкий и его сторонники всерьез готовили вторжение в Германию!
