Михаэль Брюннер - На танке через ад. Немецкий танкист на Восточном фронте
— Иди в укрытие! Там за тобой — русская противотанковая пушка!
На меня, только что ушедшего из-под пуль противника, это, в общем-то, доброе предупреждение не произвело никакого впечатления.
Потом я увидел приближавшийся ко мне танк 24-го полка. Это был наш санитарный танк, на котором сидели остальные члены моего экипажа. Они обрадовались мне:
— Вот это да, Армин! Тебе удалось выбраться из танка! А мы думали, ты сгорел.
Так быстро обо всем забывается, если танк горит! А я из-за товарищей ползком возвращался к танку!
Конечно, мои товарищи обрадовались, что я живой. Но никто из них не подумал, что я еще могу оставаться в танке и что мне нужна помощь. Так же, как, может быть, и экипажам рядом подбитых танков она требовалась! Не хватало только приветственных слов: «Ты еще живой! Не может быть!» Да, я живой, хотя с ожогами и только в одной прожженной тиковой куртке на теле. Но сейчас засчитывалась только жизнь, то, что удалось выжить.
Именно про тот день боев в сводке ОКВ дополнительно сообщалось: «В продолжавшихся с конца июля боях на Сане и Висле много раз отличившаяся в боях восточнопрусская 24-я танковая дивизия под командованием генерал-лейтенанта имперского барона фон Эдельсхайма снова великолепно сражалась в контратаке и обороне». В материалах по военной истории Второй мировой войны у X. Вагенхаймера можно найти упоминание о том, что на рубеже между Вислой и Карпатами вновь образованная 17-я армия, в составе которой была 24-я танковая дивизия, успешно замедлила советское наступление, а Е. Бауэр писал о тех днях, что 3.8.1944 года после падения Ржешува — во время моего предпоследнего боя — от танковых корпусов маршала Конева ожидались большие события, «но ничего не случилось, и, возможно, внезапное прекращение битвы можно приписать вмешательству 24-й танковой дивизии». Но после того как 24-я танковая дивизия уже упоминалась в сводках в момент, когда все ее вооружение застряло в грязи и было потеряно, мне тогда пришла мысль, что подобное упоминание в переводе с напыщенного языка сводок Вермахта должно звучать так: «Это соединение было полностью разгромлено».
Командующий 17-й армией издал следующий приказ:
8 августа 1944 г.
Солдаты 24-й танковой дивизии!
С сегодняшнего дня 24-я танковая дивизия выходит из состава 17-й армии, получившей задачу на наступление. Верная своей кавалерийской традиции, 24-я танковая дивизия, ведя подвижные боевые действия под Ландсхутом и Райхсдорфом, обеспечила образцовое прикрытие развертыванию 17-й армии и образованию прочного фронта от Карпат до Вислы. В течение 10 суток дивизия находилась сначала в районе восточнее Вислока, а затем севернее Вислы, ведя тяжелые наступательные и оборонительные бои с переправившимся через Вислу противником. Благодаря ее стремительному удару в направлении на Майдан, а затем ожесточенной обороне Жужинского плацдарма дивизией были созданы условия для наступления, в которое переходит армия в день, когда дивизия выходит из ее состава.
За бои, проведенные в образцовом духе и выдержке, я объявляю свою благодарность и признательность дивизии и ее начальникам и желаю вам, солдаты 24-й танковой дивизии, счастья и успехов.
Подписано: Шульц, Генерал пехотыНа санитарном танке меня доставили на главный перевязочный пункт, находившийся в амбаре за рядом тополей и парой рощ, в непосредственной близости от поля боя. Несмотря на суету, которая там царила, военный врач быстро подошел ко мне, осмотрел и вколол прививку от столбняка. Потом русская медсестра («добровольная помощница») подготовила ожоговые компрессы и наложила их на обожженные участки кожи, отчего боль немного утихла. Но ее можно было терпеть, только если я держал руки кверху и двигал ими туда-сюда. Совершенно измученный, я сидел с другими товарищами перед амбаром и ждал, что будет дальше.
Из группы раненых отобрали транспортабельных, и вместе с ними на санитарной машине меня доставили в полевой госпиталь под Тарновом. И там сразу же на месте оказались врачи. Они сделали мне перевязку и не захотели верить моему сообщению, что русские уже стоят под Дебицей. После перевязки меня положили в постель. Я сказал санитару, что у меня есть фотоаппарат, который я продолжал носить на шее. И с его помощью была сделана фотография перевязанного танкиста в полевом госпитале.
Ночью я уже лежал в санитарном поезде, состоявшем из новых скоростных вагонов с полками, расположенными вдоль вагона в два этажа. Врач и санитары поезда сразу же начали заботиться о раненых. Мне дали предписание как можно больше пить. Потом я услышал с койки подо мной недовольный голос:
— Я — офицер и имею право на офицерское купе в санитарном поезде!
Это был еще один опыт войны, показавший мне, что бывают офицеры, для которых доброе отношение в санитарном поезде менее важно, чем классный шильдик на вагоне, в котором их везут. Пока поезд стоял на вокзале в Кракове, ворчливого офицера вынесли из «элегантного» вагона санитарного поезда.
Полученное 4 августа 1944 года ранение стало поворотным пунктом в моей солдатской жизни. До сих пор я прошел долгий извилистый путь, после этого мне тоже предстояла очень извилистая, но короткая, всего восьмимесячная дорога, завершившаяся избавлением благодаря окончанию войны.
Мой друг по 12-му эскадрону унтер-офицер Армин Штольце вел дневник. В нем можно было прочитать: «1.8. — 3.8.1944 г. экипажи танков расформировываются. 4.8.1944. Танк 1241 — подбит и не подлежит восстановлению, его командир — вахмистр Шма — ранен. 1211 обер-вахмистр Ассман погиб, унтер-офицер Бётгер — сильные ожоги (лицо и руки), отправлен в лазарет».
В резервном госпитале
Санитарный поезд шел своим путем к месту назначения — станции МауэрОлинг поблизости от Амштеттена (Австрия) — через Верхнюю Силезию и Чехословакию. Благодаря большой петле, по которой шел поезд, он два раза пересекал границу Рейха, и поскольку при каждом пересечении границы для отпускников с фронта полагался подарок, то сестры Красного Креста вручили мне два подарка. В Мауэр-Олинге поезд остановился, и я увидел на платформе большое количество сестер Красного Креста и много санитарных машин на заднем плане. Через некоторое время меня вместе с другими ранеными вывели из поезда и отправили в находившийся там тыловой госпиталь. Он размещался в нескольких зданиях клиники нервных болезней, на территории очень красивого парка. Зеленые лужайки, по ним ведут дорожки, обсаженные кустами. Множество деревьев при хорошей летней погоде создавали впечатление сельской атмосферы. Я попал в место мира и спокойствия. Место, которое мне показалось подходящим для скорого выздоровления.
