Коллектив авторов - Как мы пережили войну. Народные истории
Дом скульптора
Зимой 1942 года нам пришлось перебраться в дом моего деда-скульптора – позвала нас моя двоюродная сестра, которая вскоре уехала, оставив нас с мамой вдвоем.
Шли через весь город. Наш путь уже подходил к концу. Здесь город как бы заканчивался и начинались пригороды с деревянными одно-и двухэтажными домами. Основная их масса располагалась вдоль Кондратьевского проспекта. Выйдя на улицу Замшина, мы значительно сократили наш путь.
Улицу Замшина, названную в честь известного врача, жившего еще до революции в этих краях, улицей можно было назвать весьма условно, так как она представляла собой обычную грунтовую проселочную дорогу и проходила практически по ровному полю параллельно Кондратьевскому проспекту.
Дом скульптора Л. В. Шервуда до войны
Справа и слева от нее на расстоянии нескольких сот метров располагались деревянные домишки, а поле, покрытое снегом, усеяно бугорками, которые при ближайшем рассмотрении оказались замерзшими и оледеневшими трупами людей!
Дорога, по которой мы двигались в сторону проспекта Мечникова, была узкой, но довольно укатанной и плотной, что позволяло нам сносно передвигаться и тащить за собой саночки со скарбом. И вдруг мы увидели то, что ошеломило даже нас, много повидавших и переживших! Слева, прямо на обочине дороги, на ватнике лежала отрезанная, скорее всего отпиленная, человеческая нога! Через некоторое время на этой же стороне дороги мы увидели женский труп с вырезанной ягодицей! Не вызывало сомнения, что в этих местах занимались людоедством!
Несмотря на страшную усталость, ноги сами понесли нас вперед. Даже нас, насмотревшихся на мертвых людей, ужаснули эти жуткие свидетельства людоедства!
Позже наш участковый милиционер Вепренцев доверительно сообщил маме, попросив не болтать о том, что в одном из построенных перед самой войной кирпичных трехэтажных домов, ныне существующих, жил и работал истопник, а в подвале около котельной обнаружили кости и черепа порядка сорока человек! В ходе следствия истопник признался, что продавал мясо и студень, полученные из тел этих несчастных!
Дедов дом, в котором мы наконец оказались, представлял тогда двухэтажную бревенчатую пристройку к скульптурной мастерской.
Отдышавшись, мы с трудом открыли массивную, примерзшую калитку и по нечищеной тропинке прошли к дому. Дверь на крыльце оказалась незаперта, а другая, ведущая в дом, – на замке. Когда мы вошли в коридор, то на нас пахнуло промозглым холодом.
На втором этаже, куда вела деревянная лестница, находилась круглая печка, отапливающая обе комнаты, которые относительно быстро можно было прогреть.
Дрова, слава Богу, в доме оставались, поэтому, затопив печку, мы стали обживать наше новое (старое) пристанище.
На первом этаже находилась кухня с плитой, которую нам также пришлось растопить, чтобы накипятить воды, с трудом набранной из колодца. Колодец неглубокий, сильно замерзший. Во льду – маленькое отверстие, через которое с трудом проходило ведро. Вытащить его, наполнив водой, нам удалось только совместными усилиями! Согревшись водой, вскипяченной в чайнике на плите (буржуйки в доме не было), в которую для иллюзии чайной заварки бросили корки хлеба, и съев немного дуранды, мы стали растапливать печки в комнатах, где собирались ночевать и жить (мы с мамой наверху, а Вера, двоюродная сестра, – внизу, в дедовой комнате).
Прогреть их в промерзшем двухэтажном доме с холодными, необогреваемыми коридором и лестницей, сразу, естественно, не удалось, и ложась спать, мы нацепили на себя все что можно!
Необходимо отметить, что деревянный дом являлся фактически пристройкой к ранее построенной каменной скульптурной мастерской моего деда Леонида Владимировича Шервуда, известного скульптора, профессора, заслуженного деятеля искусств РСФСР. Он построил ее в 1913 году на деньги, полученные за памятник адмиралу С. О. Макарову, установленному на Якорной площади в Кронштадте. При мастерской имелись две комнатушки, в которых, непонятно как, размещалась многочисленная семья!
В 1933 году, когда дед на конкурсе по случаю 15-летия РКК (Рабоче-крестьянской Красной армии) получил первую премию за бронзовую скульптуру «Часовой», он решил на полученные деньги сделать деревянную пристройку к мастерской, представляющую фактически новый жилой дом. Дед привык все делать сам. Он задумал осуществить двухэтажную деревянную пристройку к мастерской, используя ее в качестве четвертой стены. Судя по всему, надежной связки между ними не было, так как весь коридор и лестница со всех сторон продувались морозным воздухом! При этом входные двери комнат совершенно не были утеплены! Заснуть мы с мамой смогли только лежа на одной кровати, крепко прижавшись друг к другу и накрывшись всем, чем можно!
Утром мы смогли осмотреться и воочию убедиться в том, насколько запущен оставленный дедом дом. По сравнению с вавиловской квартирой, где мы провели жуткую холодную зиму в ограниченном кухней пространстве, которое прогревалось буржуйкой, здесь обеспечить тепло стало значительно труднее. Угля не было, да и печка приспособлена только для топки дровами, которых в сарае оставалось немного, и таскать их приходилось на второй этаж.
Однако мы с мамой, истощенные до предела, не могли расслабляться и начали обживать дом!
Ни голод, ни холод не смогли подавить во мне чувство детского любопытства! В первые же дни я излазал в доме все что можно. Наибольший интерес у меня, естественно, вызывала скульптурная мастерская. Вход в нее находился в самом конце коридора, справа перед выходом на веранду. Он закрывался тяжелой массивной дверью.
Снаружи дверь также закрывалась на массивную задвижку, которая была отодвинута. С трудом открыв дверь, я с опаской вошел в мастерскую.
Сейчас трудно вспомнить, что вызвало у меня дрожь: жуткий промозглый холод в огромном, размером с трехэтажный дом, помещении, которое венчал стеклянный купол, полумрак или скульптурные фигуры, расположенные на деревянном круге и вокруг него.
Честно говоря, вся эта обстановка немного напоминала фрагмент кладбища, поскольку эти фигуры являлись по сути дела гипсовыми копиями в натуральную величину памятников и надгробий, ранее отлитых в бронзе. Покрашенные преимущественно в коричневый цвет, они при слабом дневном освещении через промерзшие стекла купола (окон в мастерской не было) производили зловещее впечатление.
С вершины купола свисали массивные цепи с блоком, при помощи которых дед поднимал скульптуры и перемещал в нужное место круга или вне его. Сам круг, имеющий чугунные колесики, по круглому рельсу можно было вращать вокруг своей оси, тем самым поворачивать скульптуры в сторону максимальной освещенности в процессе ваяния.
