Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
В здании фабрики – маленьком деревянном домике на сваях, стоящем посреди деревни, – оказалось невыносимо жарко и душно. Мы сидели на пестрых плетеных ковриках и вели беседу под мерный «клик-клак» ткацких станков. Изготовление сонкета – второе после рыбалки занятие местного населения – это искусство, которое нередко передается из поколения в поколение. Та фабрика, на которую мы пришли, поставляла шелковую ткань королевскому двору столько лет, что никто уже и не помнил, когда это началось.
Вдоль стен стояли станки со свисающими с них незаконченными полотнами ткани разнообразных оттенков голубого, красного, а также строгого черного цвета – особый цвет для каждого официального повода. Пока начальник демонстрировал нам с Бахрином образцы и фотографии, ткачихи, молодые девушки от тринадцати до двадцати лет, тайком с любопытством разглядывали нас. Я улыбнулась им, и некоторые застенчиво ответили на мою улыбку, а потом захихикали и поспешно сделали вид, что полностью погружены в работу. Все они были одеты в полный баджу-курунг и косынки, скрывающие волосы и шею. Открытыми оставались только лица, кисти рук и ступни. Я даже представить себе не могла, как должны были они страдать от жары в этой маленькой комнате без всякой вентиляции.
После долгого обсуждения мы с Бахрином остановились на пурпурном сонкете с черными полосами и современным геометрическом узором из вплетенных в него золотых нитей. Пятнадцать метров этой ткани будут через несколько недель доставлены к портному, который сошьет из нее традиционные свадебные наряды. Цена, названная хозяином, показалась мне вполне приемлемой, но Бахрин решил поторговаться. Я, помня о том, что девушкам несколько недель придется трудиться над нашим заказом в этой духоте, чувствовала себя очень неловко, но он все-таки добился своего.
Когда мы опять оказались в прохладном салоне автомобиля, оснащенного кондиционером, я попыталась осторожно выведать у Бахрина, что он думает обо всем, увиденном нами в деревне. По его словам, жители в ней зарабатывали в среднем около двухсот малазийских ринггитов, или тридцати двух фунтов стерлингов. В остальных деревнях дело обстояло примерно так же. В большинстве из них не было ни электричества, ни водопровода, не говоря уж о канализации. «Они всегда так жили и вполне довольны, – заявил Бахрин. – Они ведь просто оранг дарат – деревенщина, бедняки. Не беспокойся за них – им такая жизнь кажется совершенно нормальной. И в любом случае тебя это не касается», – твердо заключил он и закрыл тему для обсуждения.
Я начинала понимать, что мой муж совершенно сознательно закрывает глаза на вопиющий контраст между роскошью, в которой живет его семья, и очевидной нищетой этих людей. И еще я начала понимать, что разрыв между богатыми и бедными в Малайзии больше похож на бездонную пропасть, через которую никто не собирается перекидывать мост.
В этот наш приезд мать Бахрина относилась ко мне с явным расположением и несколько раз приглашала меня в гости, чтобы немного поболтать, правда, всегда при помощи переводчика. Мы обсуждали с ней предстоящую церемонию и наряды, а кроме того, она дала мне целый список вещей, которые следовало купить в Австралии для хантар-беланджара – традиционного обмена подарками между женихом и невестой. Еще Тенку Залия попросила передать моей бабушке официальное приглашение на церемонию и добавила, что будет очень рада познакомиться с ней. В знак особого расположения она подарила мне свои любимые серьги с солитерами и настояла, чтобы я немедленно их надела, и это стало для всей остальной семьи знаком, что Тенку Залия принимает меня. Меня все это очень порадовало: значит, я не напрасно старалась быть внимательной и каждую неделю писала ей письма. Сама я испытывала искреннюю симпатию к этой молчаливой женщине с мягким характером. Установившиеся между нами теплые отношения позволяли надеяться, что моя жизнь в Малайзии сложится благополучно, в чем я совсем не была уверена раньше. Теперь я знала, что всегда могу рассчитывать на помощь свекрови.
26
Все мое прошлое было пронумеровано, обернуто в мягкую бумагу и упаковано в тридцать шесть коробок. Там находились Медвежонок Тедди, Панда и Овечка, ждущие того часа, когда их полюбит мой ребенок. Все книги, прочитанные мною за восемнадцать лет жизни, слишком дорогие мне, чтобы расстаться с ними, лежали в коробке рядом со старыми фотографиями, моими пуантами и другими памятными мелочами. Наша рождественская елка и украшения к ней тоже переезжали в более теплый климат в одной коробке с пуховыми одеялами и зимней одеждой. Пусть я сама и отправляюсь в Малайзию, но Австралия поедет туда вместе со мной.
Покидая в ноябре 1981 года свою родину, я не испытывала ни тени колебаний или сомнений. Я твердо знала, что мое будущее – там, где мой муж, а кроме того, Бахрин убедил меня, что мы просто перенесем нашу австралийскую жизнь в Малайзию, ничего в ней не меняя. Тогда я, наверное, просто не понимала серьезности предстоящего события. Вся суета, связанная с подготовкой к переезду, продажей дома, заказом билетов и упаковкой, не оставляла мне времени для раздумий. К тому же мне было всего восемнадцать, и смена континентов казалась лишь увлекательным приключением.
Я замужем за Бахрином, и мое место – рядом с ним. Мы будем вместе до самой смерти. Если наши отношения волшебным образом не изменились и не стали более откровенными и близкими в тот самый момент, когда меня назвали его женой, то со временем все это исправится, казалось мне. В день нашей свадьбы я еще была большой идеалисткой и верила, что вместе со званием жены мне автоматически вручается ключ к душе моего мужа и что все наши мысли и чувства отныне будут открыты друг для друга. После шести месяцев семейной жизни я все еще пыталась найти объяснения и оправдания для заметного холодка, появившегося в наших отношениях. «На все требуется время, – твердила я себе. – Однажды утром я проснусь, и все то тепло, которое было вначале, вернется. Надо только ждать и верить».
Стоит мне плотно зажмуриться, как перед глазами встают воспоминания о тех первых месяцах, что я прожила в Малайзии. Сначала это просто плоские картинки, словно приколотые к бегущей ленте конвейера, но потом я зажмуриваюсь еще сильнее, и картинки наполняются объемом и цветом, я слышу звуки, обрывки разговоров и возвращаюсь мыслями в далекое прошлое. Я вижу и себя будто со стороны – не человек, а кусок сырой глины без собственного мнения, вкусов и желаний, из которого стараются вылепить образцовую жену и бессловесного статиста для дворцовых церемоний. А я всеми силами помогаю им в этой задаче и даже не пытаюсь принять участие в собственной судьбе.
