Екатерина II: алмазная Золушка - Бушков Александр Александрович
Кроме того, сторону Петра решительно держал и двоюродный дядя обоих Шуваловых, граф Александр Иванович, к тому времени десять лет руководивший конторой, чье полное наименование (да и сокращенное тоже) в российской империи наводило ужас практически на любого – Тайная розыскных дел канцелярия...
Как бы там дело ни обстояло, какие бы потаенные намерения ни питали участники заговора, какие бы свои игры ни вели втихомолку в стороне от игры главной, все это решительное предприятие сорвалось по независящим от его инициаторов причинам: Елизавета взяла да и выздоровела. Здоровье у нее, как выражался Дюма касаемо Атоса, было гвоздями прибито к телу. Никакими «излишествами нехорошими разными» подточить его не удавалось – как ни старалась сама Елизавета, безусловно укоротившая жизнь морем разливанным вина и неисчислимыми балами...
Тогда этот заговор (или, как в восемнадцатом столетии принято было выражаться, комплот), тихонечко скончался естественной смертью. Но всего через год возник новый – опять-таки из-за новых апоплексических ударов у Елизаветы...
В письмах к английскому послу Екатерина в числе своих верных сообщников упоминала Апраксина. Именно он и сыграл в последующих событиях одну из главных ролей – и оказался одним из двух козлов отпущения (правда, обоих нисколечко не жалко).
Итак, Россия все же послала войска против Пруссии, как ни старался второпях переломить ситуацию служивший уже другим господам и другим «системам» канцлер Бестужев. Он просто-напросто угодил в собственную ловушку: так долго и старательно разжигал в Елизавете ненависть к Фридриху и приручал ее видеть в прусском короле исчадие ада и главного противника, что Елизавета по-настоящему этими идеями прониклась. И теперь тому же Бестужеву никак невозможно было прийти к императрице и как ни в чем не бывало, с честнейшими глазами заявить:
– Ошибочка вышла, матушка, уж прости старого дурня. Фридрихус, король Прусский, надобно тебе знать, вовсе не твой первейший супостат, а человек очень даже приличный, нам с ним интересы высокой политики велят не то что замиряться поскорее, а самую сердечную дружбу завесть...
Поздно было! Он сам столько лет заводил Елизавету, и она теперь не могла идти на попятный...
Итак, Степан Федорович Апраксин, обладатель высшего воинского звания «генерал-фельдмаршал» и кавалер высшего ордена Российской империи Андрея Первозванного. Именно он был назначен главнокомандующим русскими войсками, действовавшими против Фридриха. Присмотримся поближе...
Хотя Апраксин достиг высшего воинского звания, военачальник из него был никакой. Весь его военный опыт укладывался в два года военных действий против Турции, в 1737–1739 гг., когда он был в чине всего-навсего секунд-майора (тогдашнее майорское звание делилось на две ступени: секунд-майор и премьер-майор). Он, правда, отличился при штурме Очакова, за что был сделан «полным» майором и получил поместья, но все равно, этого маловато, чтобы не то что считаться полководцем, но и попасть в фельдмаршалы...
Секрет в том, что Апраксин долго служил в Семеновском полку, одном из двух престижнейших – но своим возвышением обязан был опять-таки не этому, а тесной дружбе с влиятельнейшими при дворе персонами: канцлером Бестужевым, Алексеем Разумовским и Иваном Шуваловым. И высший орден империи отхватил благодаря этим связям. Меж тем, современники, что примечательно, относились к выскочке скверно, его чуть ли не в глаза именовали «неженкой», «рохлей» и даже «трусом»...
Однако, когда встал вопрос о главнокомандующем, назначили именно Степана свет Федоровича. Не удивительно – с такими-то покровителями...
Отзывы участников Семилетней войны с российской стороны единодушны: это был не главнокомандующий, а наказание Божье. Хорошо еще, что под его началом служило немало толковых генералов, они и ковали победу, сплошь и рядом игнорируя идиотские распоряжения обладателя Андреевской ленты...
В августе 1757 г. состоялось победное для русского оружия сражение при гросс-Эгерсдорфе. Путь на Кенигсберг, древнюю столицу Пруссии, был открыт – сам Фридрих в то время воевал далеко оттуда, на юге и западе, и Кенигсбергу ничем помочь не мог. Армия приготовилась к марш-броску...
И тут к Апраксину примчался курьер от Бестужева с Екатериной – у Елизаветы снова удар, и доверенные врачи ручаются, что на сей раз она точно не выживет!
О войне с пруссаками Апраксин забыл моментально: теперь подчиненные ему полки были гораздо нужнее в России. Этот заговор уже состоялся без всякого участия и ведома Петра – поскольку императором намеревались провозгласить малолетнего Павла Петровича, за которого, разумеется, должна была управлять государством его матушка.
Апраксин, несомненно, хорошо представлял, какие награды и пожалования можно огрести, оказавшись на нужной стороне в такой момент...
И началось никому не понятное отступление, больше всего похожее на паническое бегство, словно не пруссаки, а именно Апраксин был разбит наголову. Пятнадцать тысяч раненых и больных Апраксин попросту бросил. Велел бросить, заклепав предварительно, восемьдесят пушек. Бросали все – запасы оружия, боеприпасы, амуницию, топили в реке баржи с продовольствием, оставляли обозы. По пятам Апраксина шел с небольшим отрядом прусский генерал Левальд и подбирал богатейшие трофеи, заодно ломал голову, что у русских произошло и откуда этакое массовое помешательство – потому что, на взгляд любого непосвященного в петербургские дворцовые интриги наблюдателя, так драпать после несомненной победы могли только рехнувшиеся умом...
В русском лагере думали кое-что похуже. Молодой генерал Петр Панин украдкой покинул штаб Апраксина и верхом помчался в столицу, опережая отступающие войска.
Пока он скакал, пока Апраксин отступал чуть ли не бегом, превратив отлично оснащенную, вооруженную и снабженную всем необходимым армию чуть ли не в стадо... Елизавета, вдруг, вопреки эскулапам, выздоровела!
Тут к ней и ворвался Панин, с порога рявкнул сохранившиеся в истории слова:
– Матушка, измена! Руби головы!
В самом деле, при подобных обстоятельствах общественное мнение (и вовсе не обязательно простонародное) склоняется прежде всего к тому, что такое поведение нельзя объяснить иначе как изменой. Моментально родились сплетни (дошедшие до нашего времени и попавшие в исторические романы), будто Апраксин попросту хапнул немалую взятку от Фридриха. Молва даже разносила захватывающую историю со всеми подробностями: будто бы Апраксин засунул полученное от прусского короля золото в бочонок, для маскировки напихал туда селедок (по другой версии, налил постного масла) и отправил супруге с верным человеком. А тот будто бы оказался не таким уж верным – золото вытащил и присвоил, благо в сопроводительном письме говорилось только о селедке (постном масле). Апраксин, якобы, прибыв домой, первым делом, не успев сапоги от пыли отряхнуть, поинтересовался у супруги:
– Как селедочка?
– Объеденье! – ответила супружница. – Почитай, всю уже доели. Что ж так мало прислал, Степушка?
Тут Апраксин, согласно легенде, побледнел, затрясся и возопил:
– А золото где же?
И, узнав от супруги, что никакого золота ей не передавали – ни монеточки! – упал и умер от огорчения...
На самом деле все было совершенно иначе. Апраксин, как легко догадаться, не только до дома не добрался, но и в столицу не успел доехать – посланные навстречу хмурые господа из Тайной канцелярии повязали его перед Петербургом... Не пряниками же угощать?
Апраксин оказался в самом что ни на есть идиотском положении – он твердо рассчитывал, что императрица умрет, власть сменится, и никому ничего объяснять не придется, наоборот, будут сплошные похвалы и награждения.
А объяснять-то и пришлось... Апраксин, одурев от страха, нес всякую чепуху: что у него, дескать, не было ни сил, ни средств, порох кончился, лошади померли от бескормицы, пушек не хватало, из Петербурга присылали дурацкие указания, не имевшие ничего общего с реальной военной обстановкой...
