Коллектив авторов - Русский быт в воспоминаниях современников. XVIII век
Торжественная встреча ботика
1.(1723 г.). По отплытии из Рогервика[24] монарх употребши остальное время на маневры своих кораблей. Он сам командовал авангардом, адмирал Гордон – арьергардом, а великий адмирал Апраксин – центром. Постоянно заботясь о том, чтоб подать своим подданным пример субординации по службе, он беспрестанно обращался за приказаниями к великому адмиралу и без его позволения не оставлял своего корабля. По возвращении флота в Кронслот, совершено было 12 августа торжественное освящение парусного ботика, некогда прибывшего из Англии и при царе Алексее Михайловиче перевезенного из Архангельска в Москву. На нем государь впервые начал учиться мореплаванию. Ботик снаружи обили медью для предохранения дерева его от гниения, а маленькую мачту его украсили большим императорским флагом. Великий адмирал стоял у руля, адмиралы, вице– и контр-адмиралы были гребцами. Таким образом маленькое судно обошло вокруг флота, для того, как говорил император, чтоб добрый дедушка мог принять изъявление почтения от всех прекрасных внуков, обязанных ему своим существованием; и когда в этом обходе оно подымалось вверх по реке, монарх греб сам с помощью одного лишь князя Меншикова. Во многих записках того времени есть описание этого великолепного морского праздника, на котором одного пороха вышло слишком на 12,000 рублей. Празднество окончилось помещением ботика в гавани, в углу почетного места, назначенного для линейных кораблей; а шесть недель спустя его вытащили на сушу и торжественно перенесли в крепость, где поставили на хранение, как государственную святыню.
Г. Бассевич2.Царь Петр Алексеевич в малолетстве своем нашел в селе Измайлове ботик, Голландцами при царе Алексее Михайловиче построенный, на котором в Москве на Просяном пруде, на Москве реке и Яузе, а потом на Переяславском озере, плаванием забавлялся. Сей-то внезапно обретенный ботик произвел в юном государе, который прежде боялся воды, охоту к построению сперва малых фрегатов, потом военных кораблей, и был причиною возрождения великого флота в России.
1723 года его величество приказал тот ботик привезти в Санкт-Петербург, откуда отправлен в Кронштадт, где от всего флота прибытие оного пальбою и другими морскими почестями поздравлено и в память величайших от того ботика на море успехов торжествовано. В сие время монарх на нем был кормчим, в гребле находились генерал-адмирал Апраксин, два адмирала и адмиралтейский полковник Головкин, называемый Бас. При сем случае, когда по возвращении в гавань произведен был залп, то государь, выходя из ботика к встречающей его императрице и ко всем министрам и флотским адмиралам сказал: «Смотрите, как дедушку (так называл он ботик) внучаты веселят и поздравляют! От него при помощи Божеской флот на юге и севере, страх неприятелям, польза и оборона государству»! Во время стола, когда пили здоровье ботика, то Петр Великий говорил: «Здравствуй, дедушка! Потомки твои по рекам и морям плавают и чудеса творят; время покажет, явятся ли они и пред Стамбулом».
Государь не токмо что сам страстную охоту к водяному плаванию имел, но желал также приучить и фамилию свою. Сего ради в 1708 году прибывших из Москвы в Шлиссельбург цариц и царевен встретил на буерах, на которых оттуда в новую свою столицу и приплыл. И когда адмирал Апраксин, верстах в четырех от Петербурга, на яхте с пушечной пальбой их принял, то Петр Великий в присутствии их ему говорил: «Я приучаю семейство мое к воде, чтоб не боялись впредь моря, и чтоб понравилось им положение Петербурга, который окружен водами. Кто хочет жить со мною, тот должен бывать часто на море». Его величество подлинно сие чинил и многократно в Петергоф, Кронштадт и Кроншлот с царскою фамилиею по морю езжал, для чего и приказал для них сделать короткие бостроки, юбки и шляпы по голландскому манеру. Прибывшия из Москвы и в вышепоказанном плавании находившиеся были: царица Прасковья Феодоровна, супруга царя Иоанна Алексеевича, и дщери его царевны Екатерина, Анна и Прасковья Ивановны, царевны же Наталия, Мария и Феодосия Алексеевны.
Но как водяного плавания по краткости лета казалось Петру Великому мало, то приказывал от дворца к крепости на Неве лед расчищать, где на ботах и других малых судах, поставленных на полоски и коньки, при ветре под парусами с флотскими офицерами и знатными господами, подобно как бы на воде, катался и проворно лавировал. К сим забавам приглашал и чужестранных министров и зимовавших голландских шкиперов. На сих забавах потчивал всех горячим пуншем и однажды шкиперам говорил: «Мы плаваем по льду, чтобы зимою не забыть морских экзерсиций». На сие один голландский шкипер отвечал: «Нет, царь Петр, ты не забудешь! Я чаю, ты и во сне все флотом командуешь».
А. НартовПразднование мира co Швецией в Москве
(1722 г.). Января 31… Опишу теперь в немногих словах наш поезд. Впереди всех ехала маска в качестве маршала передовой забавной группы. За нею следовал так называемый князь-папа, глава пьяной коллегии, учрежденной императором для своей забавы. Он сидел в больших санях, на возвышении в виде трона, в папском своем одеянии, т. е. в длинной красной бархатной мантии, подбитой горностаем. В ногах у него, верхом на бочке, сидел Бахус, держа в правой руке большой бокал (Romer), a в левой посудину с вином. Этот молодец, отличавшийся в той же роли на Петербургском маскараде, так натурально представлял Бахуса, как только было возможно. Потом ехала свита князя-папы, т. е. господа кардиналы, в своих кардинальских облачениях.
Их было на сей раз только шесть, и они сидели верхом на оседланных волах; но за ними, для большего парада, вели еще трех таких коней без всадников. Хотя между кардиналами находились знатные дворяне, князья и действительные губернаторы, получившие это звание в наказание за дурное поведение; однако ж все они должны были терпеливо сносить свой позор, да не смели даже и смотреть косо. После них четыре не очень большие пестрые свиньи везли маленькие санки, в которых сидел также замечательный господин. Затем следовал Нептун (которого представлял один придворный полушут), в своей короне, с длинною белою бородою и с трезубцем в правой руке. Он сидел в санях, сделанных в виде большой раковины, и имел перед собою, в ногах, двух сирен или морских чудовищ. За ним ехала в гондоле мать г. Остермана (?), красивая моложавая дама, лет 50 или 60, в костюме аббатиссы, с прекрасным вызолоченным жезлом. Ее окружали монахини, но в весьма небольшом числе. После нее ехал кн. Меншиков в качестве уже настоящего маршала маскарада, в таком же экипаже, как наш, с тою только разницею, что у кормы у него стояла не Паллада, а Фортуна. Музыку его составляли стоявшие спереди литаврщик и два трубача. Он сам и вся его свита были наряжены аббатами, и сидели – князь отдельно у кормы, прочие на скамьях, по три на каждой. За ним следовала, в закрытой (с окнами) барке или гондоле княгиня, его супруга, с своею сестрою и некоторыми другими дамами; она была его нумером и имела костюм благородных Испанок. Потом ехал князь-кесарь Ромодановский, в мантии, подбитой горностаем, имея с собою кого-то в курфиршеской мантии и еще несколько других смешных наперсников. Он сидел в большой лодке, украшенной спереди и сзади медвежьими чучелами, чрезвычайно похожими на живых медведей. Его нумером были вдовствующая царица с дочерью, – первая в старинной Русской одежде, вторая в костюме пастушки. Они ехали также в закрытой гондоле и имели при себе некоторых дам, в том числе супругу князя-кесаря и других. Далее следовал великий адмирал Апраксин с своею свитою. Он и сидевший с ним брат его были одеты, как Гамбургские бургомистры; экипаж у них был – галера с подтянутыми парусами, очень натуральная и имевшая прекрасный вид. Их нумер состоял из немногих придворных дам вдовствующей царицы, которые сидели в старой, настоящей шлюпке, поставленной на сани и уж, конечно, никогда не назначавшейся для маскарада. После того следовала шлюпка с лоцманами, прилежно бросавшими лот. Это были все морские офицеры. За ними шел большой корабль императора (длиною в 30 футов), сделанный совершенно наподобие линейного корабля «Фредемакер» теми же мастерами, которые строили последний. На нем было 8 или 10 настоящих небольших пушек, из которых по временам палили, и еще множество деревянных и слепых. Кроме того, он имел большую каюту с окнами, три мачты со всеми их принадлежностями, паруса, одним словом, до того походил на настоящее большое судно, что можно было найти на нем все до последней бичевки, даже и маленькую карабельную лодку позади, где могли поместиться человека два. Сам император командовал им в качестве корабельщика и командира, имея при себе 8 или 9 маленьких мальчиков в одинаковых боцманских костюмах и одного роста, несколько генералов, одетых барабанщиками, и некоторых из своих денщиков и фаворитов. Его величество веселился истинно по-царски. He имея здесь в Москве возможности носиться так по водам, как в Петербурге, и несмотря на зиму, он делал однако ж с своими маленькими ловкими боцманами на сухом пути все маневры, возможные только на море. При наступлении темноты, его величество приказывал, как это делается на кораблях – собирать верхние паруса, и сам, с тремя или четырьмя находившимися при нем генералами, бил зорю (он имел костюм корабельного барабанщика и барабанил с большим искусством). Нельзя было без истинного удовольствия смотреть, как его маленькие юнги лазили по мачтам и по канатам. Они делали это с такою ловкостью, какой можно было ожидать только от лучших и опытнейших матросов. За кораблем государя ехала императрица с своими придворными дамами, в великолепной вызолоченной барке или гондоле, имевшей небольшую печь и обитой внутри красным бархатом и широкими галунами. Везли ее восемь хороших каретных лошадей. Форейторы и кучер были в зеленых матросских костюмах с золотою оторочкою и имели на шапках небольшие плюмажи. Спереди сидели придворные кавалеры ее величества, одетые в первый день арапами, потом матросами, а позади стояли и трубили два валторниста в охотничьих костюмах. Кроме того, у кормы стоял мундшевк императрицы, представлявший квартирмейстера барки (так называют здесь кормчего) и одетый в великолепный красный бархатный костюм с золотыми галунами. Ее величество императрица, сидевшая в закрытой со всех сторон барке так же хорошо, покойно, как и в комнате, в первый день была одета простою Голландкою, а потом со всеми своими дамами имела костюм Амазонок, и оба эти наряда чрезвычайно ей шли. Она несколько раз меняла платья, являясь то в красном бархатном, богато обложенном серебром, то в голубом с разными камзолами и другими принадлежностями. Вместе с тем ее величество надевала осыпанную бриллиантами шпагу и обыкновенный свой орден (низко спущенный, как у орденских кавалеров) с прекрасною бриллиантовою звездою на груди, держала в руках копье и имела на голове белокурый парик и шляпу с белым пером, которое взяла у нашего герцога, потому что другого не могла здесь достать. За государынею ехал, в чем-то в роде буера, ее маршал со многими другими кавалерами. Затем следовал так называемый беспокойный монастырь[25], принадлежавший на маскараде собственно к обществу императора. Сани его – громадная машина – были устроены особенным образом, а именно со скамьями, которые сначала, спереди, шли равно, потом поднимались все выше и выше, в виде амфитеатра, так что сидевшие вверху были ногами наравне с головами сидевших внизу. Позади этой машины, изображавшей нечто в роде головы дракона, стояло несколько смешных масок. За нею тянулось более 20 маленьких саней, привязанных одни к другим и вместе с тем прицепленных к большим саням. Все они были обиты полотном и имели фута на два от земли скамьи для сиденья и для ног, вмещая в себе каждые по одному человеку. Так как большие сани были наполнены всевозможными уморительными масками, как, напр., разного рода драконами, арлекинами, скарамушами, даже людьми, переодетыми в журавлей, то трудно рассказать, как необыкновенно странно и смешно было все это. Сюда же принадлежали еще два очень забавные цуга, а именно, во-первых, сани, запряженные шестернею одинаких медведей, которыми правил человек, весь зашитый в медвежью шкуру и чрезвычайно похожий на настоящего медведя и, во-вторых, длинные, очень легкие Сибирские санки, которые везли 10 собак и на которых сидел старый Сибиряк в своем национальном костюме; иногда с ним садился еще другой, одетый, как Сибирячка. После того следовали наши сани. Перед ними ехали верхом два драгуна, состоящие, кроме гвардейского караула, ежедневно в ординарцах у его королевского высочества, гоффурьер и четыре лакея, потому что перед санями императрицы были также передовые. Тотчас за нами ехал сперва наш нумер, т. е. княгиня Валашская; но после, когда присоединились к маскараду иностранные министры (они сначала были немного недовольны, что им вовсе не назначили нумера), было приказано, чтобы непосредственно за нами следовали они. Таким образом эти господа попали между нами и нашим нумером. Их было семеро – все в голубых шелковых домино! Лодка их, перед которою ехали верхом четыре лакея также в домино, была в роде нашей и имела позади большой вымпел из голубой тафты, с изображением на обеих сторонах золотых виноградных кистей, в середине больших, по углам поменьше. За ними ехали наши приятные дамы в большой лодке с палаткой из красного сукна. Они большею частью были одеты скарамушами, но походили на ангелов. Подле них ехал верхом один из их людей, одетый Турком, которого они, как и его королевское высочество своих пажей, употребляли для рассылок; а в важных депешах с обеих сторон, конечно, не было недостатка, потому что во все время маскарада мы жили с своим нумером весьма дружно. Позади их следовал князь Валашский на Турецком судне, имевшем пять небольших пушек, из которых он всякий раз отвечал, когда палили с императорского корабля. На заднем конце этого судна было устроено возвышение, уложенное множеством подушек, на которых князь восседал по-турецки, под балдахином из белой тафты. Вымпел у него был также из белой тафты, с изображением золотого полумесяца, потому что в первые дни он представлял муфти, и вся его свита имела Турецкий костюм. Сам он был одет великолепно, имел большую бороду, прекрасную чалму на голове, а как человек, долго живший в Турции и хорошо знающий ее язык и обычаи, исполнял вообще отлично свою роль. Окружавшие его были также одеты очень хорошо, и один из них ехал подле его саней на маленьком осле. В оба последние дня маскарада князь Валашский, с гораздо многочисленнейшею свитой, чем в первые дни, представлял великого визиря и разъезжал верхом на превосходном Турецком жеребце, которого (на большом гулянье, где мы под конец собирались), в присутствии его королевского высочества и их величеств, заставлял делать быстрейшие повороты и потом остановки на всем скаку, каких я с роду не видывал. Он с необыкновенною ловкостью представлял также, как Турки бросают копье, при чем, скача во весь галоп, вдруг останавливал и поворачивал лошадь, и многие другие штуки.
