Владимир Войнович - Автопортрет: Роман моей жизни
– Да что вы говорите! Мы больше, чем на сто тысяч, не наябываем!
Разобрались. Выяснилось, что мне присчитали покупки предыдущего покупателя, чек которого не был оторван и соединился с моим.
Чем лучше шарахать по голове
В те годы спиртные напитки продавались в магазинах и киосках, стоявших на каждом углу. Напитки были часто, а может быть, даже в большинстве случаев поддельные, пить которые можно было только с риском для жизни. Я тогда чаще всего покупал «Советское шампанское», надеясь почему-то, что оно настоящее. Но покупал только сухое. Однажды сунул голову в киоск, спросил:
– Шампанское есть?
– Есть.
– Сухое?
– Нет, только сладкое.
Я сказал:
– Тогда не надо.
Продавец удивился:
– Да ты что, мужик! Сладкое, оно знаешь, как по башке шарахает!
– Шарахать по башке лучше просто бутылкой, – сказал я ему.
Диспут с генералами
Весной 1991 года состоялась у меня знаменательная дискуссия с пассажирами самолета рейса 258 Мюнхен—Москва. Еще в аэропорту я обратил внимание на группу соотечественников, мужчин в возрасте между сорока и пятьюдесятью, одетых по-разному, но как будто с одного склада. Держались они кучкой, и выражение лиц у всех было одновременно надменное, настороженное и испуганное. В руках они держали одинаковые картонные коробки. Уже в самолете сосед по креслу, сотрудник журнала «США и Канада», сказал мне, что люди с коробками – генералы из Генштаба. Ездили в Германию по приглашению бундесвера. В коробках везут подаренные немецкими коллегами столовые сервизы. Через некоторое время генералы узнали, что с ними летит автор «Чонкина», только что напечатанного, широко обсуждавшегося и страстно проклинавшегося высшими военными чинами. Мне передали, что руководитель делегации генерал Богданов приглашает меня побеседовать. Я понимал, что вряд ли найду среди них поклонников, но, рассчитывая на диалог, пошел к ним в первый класс.
– Скажите, – задал и сразу в агрессивном тоне вопрос Богданов, – вот нас, военнослужащих, интересует: как вы думаете, ваш «Чонкин» нравится советским воинам?
– Нравится, – сказал я.
– Вы так думаете? Всем советским воинам нравится «Чонкин»?
– Ну почему же всем? – улыбнулся я. – Не всем, а приблизительно от рядовых до полковников.
Что тут началось! Генералы стали кричать, перебивая друг друга, и перевели разговор на такой убогий уровень, что я пожалел, что пришел к ним.
– А вы знаете, чем отличается генерал от полковника? – спросил один из них.
– Знаю, – сказал я. – Лампасами.
Это вызвало еще большее возмущение. Один из них кричал, что он получает зарплату только на двадцать рублей выше полковника. Другой – что у него жена кандидат филологических наук, а сам он два года служил рядовым. То, что я служил вдвое больше, его не смягчило.
– Вы не любите нашу армию! – вопил он истерически.
– Не люблю, – сознался я. – Я вообще никакую армию не люблю.
Я попробовал им объяснить, что армию любить необязательно, достаточно понимать необходимость ее существования. Можно уважать офицеров и жалеть солдат. Можно признать необходимость в собственном пребывании в армии на какое-то время. Но любить армейские порядки, тем более солдатскую службу, про которую даже в уставе написано, что она состоит из тягот и лишений, так же противоестественно, как любить тюрьму. Сравнение Советской армии с тюрьмой показалось генералам уж таким кощунственным, что они, будь у них возможность, меня бы тут же расстреляли.
Разговор все больше напоминал мне проработки в Союзе писателей, от которых я, слава богу, отвык. Я поднялся с кресла и хотел вернуться к себе в экономический класс, но передо мной стояла стюардесса с тележкой и широким задом, который перегораживал весь проход между креслами.
– Пропустите, пожалуйста, – попросил я ее.
– Ничего, подождете, – буркнула она, желая, видно, понравиться генералам. А те продолжали кричать мне в спину, что такие, как я, хотят ослабить нашу Советскую армию, да напрасно стараются: Советская армия себя еще покажет. Последняя фраза на фоне происходивших в стране событий звучала вообще крайне глупо. Армия себя еще покажет… Кому, что и ради чего? Я огрызался, говоря генералам, что они себя уже показали в Афганистане.
Разумеется, этот разговор не прибавил мне любви к армии, которая не оправдала и надежд моих собеседников. Советскую власть не отстояла. В Чечне воевала долго, жестоко и неуклюже. Не вызывала во мне уважения армия, чьи солдаты на московских улицах клянчили у прохожих деньги и сигареты.
Путч в темноте
Август 1991 года. Нам с Ирой обоим предложили работу: преподавать русский язык на летних курсах в Гаучер-колледже под Балтимором. С радио «Свобода» я уже не сотрудничал, на Западе меня печатали меньше, чем раньше, а советские гонорары были мизерны. Мы согласились. Кто были наши слушатели, мы не знали и не очень интересовались, потом поняли, что это были люди военные из NSA (National Security Service), служба электронной разведки. Впрочем, они ходили, естественно, в штатском, о службе своей не распространялись – студенты как студенты – парни и девушки – одна из них слепая.
Нам с Ирой дали комнату в студенческом общежитии с кондиционером, вставленным в окно. Работая, он ужасно шумел, надо было кричать, чтобы услышать друг друга. А стоило выключить, наступала невыносимая жара. В воскресенье 18 августа я проснулся от тишины. Кондиционер не работал, но было еще не жарко. Я включил телевизор – не работал и он. Я вышел из дома, спросил кого-то, что случилось. Мне объяснили: на местной подстанции произошла авария, на устранение ее уйдет несколько часов. Значит, и компьютер работать не будет, а мне без него в комнате делать нечего, кроме как потеть – к середине дня жара неизбежно наступит, а к вечеру станет невыносимой. Пришла штатная преподавательница колледжа Оля Самойленко, пригласила нас прокатиться в Балтимор. Поехали. Гуляли по городу, посетили местный дельфинарий, посмотрели потрясающие выступления дельфинов с людьми. Обедали в местном ресторане. Когда расплачивались, Ольга дала официанту чаевых меньше, чем он ожидал. В России официанты обычно выражали недовольство чаевыми соответствующим выражением лица. Этот выразил свою обиду словами: «Мэм, неужели я вас так плохо обслуживал, что вы мне дали только восемь процентов?» (В Америке принято платить официантам десять-пятнадцать процентов от суммы заказа. Эта норма привилась и в России. Но во многих европейских странах она не признается, и официанты довольствуются оставляемой им мелочью. – В.В.)
Вечером вернулись в Гаучер с надеждой, что подстанцию уже починили. Увы. В десять вечера я вышел на улицу, встретил кого-то из охраны, спросил, когда все-таки дадут свет, он сказал:
