Аркадий Полторак - Гросспираты
— Эти документы, — настаивали адвокаты, — важны потому, что среди них имеются приказы о вооружении торговых судов и нападениях их на подводные лодки.
В долгой истории британского адмиралтейства, этого кастового военного учреждения, вероятно, не было случая, чтобы иностранцу, а тем более вчерашнему врагу, разрешалось рыться в военных архивах. И с какой целью? Чтобы с помощью офицеров адмиралтейства найти документы, которые спасли бы престиж германского флота, пиратствовавшего на морях и пустившего ко дну многие сотни британских торговых судов, уничтожившего за время второй мировой войны сорок тысяч английских моряков.
Как ни странно, помощник доктора Кранцбюллера фригатен—капитан Меккель в Лондон поехал и свою задачу выполнил. Он привез и передал шефу множество документов с адмиралтейским штампом «Top secret» («Совершенно секретно»). Ну, а тот, разумеется, предъявил их суду.
Приказы адмиралтейства предписывали, насколько это возможно, вооружать торговые суда, чтобы они не оказались беззащитными при встрече с нацистскими подводными лодками. Предусматривалось также оборудование британских торговых судов аппаратурой для пуска глубинных бомб.
Можно спорить, теряют ли право на неприкосновенность торговые суда, будучи вооруженными. Английские власти объясняли необходимость оборонительного вооружения торговых судов во второй мировой войне тем, что нацистский подводный флот, умножая разбойничьи традиции кайзеровского флота, превратил море в арену пиратского разбоя. В данном случае речь идет, однако, не о том.
Когда доктор Кранцбюллер оглашал на процессе документы, добытые в Лондоне его помощником, некоторые иностранные журналисты с полным основанием говорили, что само британское адмиралтейство бросило спасательные круги бывшим руководителям германского флота. Да и только ли оно? С равным правом то же самое можно было сказать о его американских коллегах.
В один из дней процесса, поднимаясь в зал суда, я заметил в коридоре двух американских морских офицеров, беседовавших о чем—то с доктором Кранцбюллером. Позднее, читая дневник Джильберта, мне довелось узнать, что это были адъютанты американского адмирала, присутствовавшего на процессе. Адмирал направил их к Кранцбюллеру, чтобы передать свое мнение. Он считал поведение Деница, как главнокомандующего германским военно-морским флотом во время второй мировой войны, с точки зрения международного права безупречным и выражал ему свое уважение. Одновременно в знак этакой солидарности американские коллеги рады были поделиться с бывшим судьей германского флота, взявшим на себя защиту Деница и Редера2, одной великолепной мыслью: надо от имени Деница запросить через Международный военный трибунал главнокомандующего американским военно-морским флотом на Тихом океане адмирала Нимица, как вели себя американские подводники в отношении японских торговых судов? Кранцбюллера заверили при этом, что ответ будет обнадеживающим для подсудимых и обескураживающим для обвинителей: американская практика на Тихом океане была такой же, как германская в Атлантике.
Доктор Кранцбюллер и его подзащитные не заставили долго ждать. От имени Деница был составлен вопросник на имя Нимица. Этот документ обсуждается в организационном заседании трибунала, которое особенно запомнилось мне, ибо в ходе его случилась весьма досадная для меня неприятность.
Дело в том, что с самого начала судьи решили: организационные заседания не будут стенографироваться. Это было необходимо для того, чтобы члены трибунала чувствовали себя здесь абсолютно свободными в выражении своих позиций. Секретари делегаций четырех держав могли присутствовать на этих заседаниях. Я лично не пропустил ни одного из них и, отдавая себе отчет в историческом значении процесса, вел краткие записи всего происходящего там. Вел до поры до времени. Но как раз к концу того заседания, на котором рассматривалось ходатайство Деница, судья Биддл, зло посмотрев в мою сторону, заявил председательствовавшему лорду Лоренсу:
— Ваша честь, мы ведь, кажется, давно договорились, что наши организационные заседания не будут стенографироваться.
— А в чем, сэр Фрэнсис, вы усматриваете нарушение нашего постановления? Насколько я могу судить, в этой комнате нет стенографистки, — ответил Лоренс.
— Да, но майор Полторак все время что—то записывает...
Это был конец моим записям, хотя я не видел в них нарушения судейского запрета. И кто бы мог тогда подумать, что тот самый человек, который упрекал меня за мои записи, усмотрев в них неуважение к правилу, принятому судьями, впоследствии окажется единственным из судей, кто полностью раскрыл тайну совещательной комнаты.
Достигнув почти восьмидесятилетнего возраста, Фрэнсис Биддл решил, что пора оставить потомству свои впечатления о делах мирских, о прожитом и пережитом. Он написал два тома мемуаров. Определенная часть их посвящена деятельности автора на посту члена Международного трибунала. И здесь он во всех деталях рассказывает, что имело место за плотно закрытыми дверьми, когда судьями закладывались первые камни в основание будущего приговора.
Фрэнсис Биддл не скрывает, что сам он всячески настаивал на оправдании Деница. Настаивал настолько бескомпромиссно, что даже его заместитель Джон Паркер, который в течение всего процесса во всем поддерживал своего принципала, в конце концов выступил против него.
В связи с этим мне вспомнилась и другая сцена. Как сейчас, вижу медленно поднимающегося со стула американского обвинителя сэра Дэвида Максуэлла Файфа.
— Господа судьи, — говорит Файф, — доводы, которые приводит доктор Кранцбюллер, сводятся к тому, что для решения вопроса о квалификации действий Деница необходимо быть уверенным в том, что практика Соединенных Штатов Америки в подводной войне отличалась от той, которой придерживалось германское морское командование. По мнению обвинения, это не относится к делу... Вопрос о том, нарушали ли Соединенные Штаты законы и обычаи ведения войны, совершенно не относится к разбираемому здесь делу...
Но американский судья Биддл придерживается иного мнения. Он явно солидаризируется с Кранцбюллером и в книге своей не скрывает симпатий к последнему. Фрэнсис Биддл пишет:
«Кранцбюллер отвечал на возражения обвинителя искусно, спокойно, убедительно, с холодной рассудительностью, которая могла бы раздражать его оппонентов».
И дальше заявляет, что сам он «как только мог убедительно доказывал» основательность ходатайства Кранцбюллера:
