Луиза Гладышева - Нива жизни Терентия Мальцева
Крестьянин по происхождению и профессии, коммунист по убеждениям и партийной принадлежности, философ и боец по отношению к жизни, ученый по сделанному в науку вкладу и общественному признанию, гражданин, патриот, интернационалист, — к его очень чувствительному сердцу и светлому разуму близко, буквально вплотную подступают заботы страны и колхоза, тревоги всего человечества и отдельного человека.
Ему идет восемьдесят девятый год — почтенный возраст, дающий право на заслуженный отдых.
— В отпуске я не был ни разу, — смеется Терентий Семенович, если у него об этом спрашивают. — Самое лучшее для мня наслаждение и отдых, когда я работаю, когда в поле. Чем дольше живу, тем сильнее ощущение незавершенности моей работы. Все кажется: что-то не сделал, что-то упустил. Это и придает мне силы. Рожь нынче больно хороша, свернем? — неожиданно переводит он разговор на самую близкую и родную ему тему. И наш «уазик», которым мы едем с ним из города, ныряет с асфальта в мягкую зелень полевой дорожки.
Озимая рожь, сеянная по удобренной и ухоженной земле, и впрямь удалась на славу, что в здешних местах бывает не так часто.
— Центнеров за тридцать будет?
— Будет, — согласно кивает он, обычно осторожный и сдержанный в оценке урожая, пока хлеб не убран.
Но мягкое доброе лицо его задумчиво и печально, а голос звучит глухо, словно прорывается сквозь глубинную боль.
— Холода нынче долго стояли, трава не росла, вот и скосили порядочный клин на подкормку скота. Как увидел, слезы полились от обиды. Уж я выговаривал председателю: не ладно делаете, не по-государственному. Да не поправишь, не вернешь, больше потеряли, чем выиграли… Оправдываются, дескать, скосили всего двадцать три гектара из трехсот, а мне бы и метра не скосить — рука бы не поднялась на хлеб.
Позднее, когда вечером мы обсуждали с Терентием Семеновичем план его газетной статьи, его слово к читателю о Продовольственной программе партии, я вспомнила о ржаном поле: пример-то уж очень свежий.
Терентий Семенович провел по лицу сухими, жилистыми, как корни могучего дерева, руками, словно снимал дневную усталость, и так же глухо, как днем, произнес:
— Об этом писать не надо. Наше дело, домашнее, сами разберемся. А сказать я хочу вот что: главное в Продовольственной программе — забота партии о хлебе насущном, о земле, хозяйском к ней отношении. Землю-матушку, кормилицу нашу не обманешь, она отзывается на искреннюю к ней любовь и заботу. Грамотных-то у нас нынче много, специалистов хватает, а настоящих хозяев, умных, рачительных, бережливых, не одним днем живущих, недостает повсеместно — от руководителя до рядового колхозника, от агронома до механизатора. Подумать надо, как выправить такое положение.
Догорал жаркий летний вечер, медленно скатывалось за крыши домов солнце. Терентий Семенович разбирал бумаги на письменном столе. Немало неотложных дел накопилось в его отсутствие. Отдельной стопой лежали письма. Он придвинул их к себе согнутой в горсть ладонью, будто зачерпнул и боялся пролить хоть капельку драгоценной живительной влаги. Этой же горстью взял написанные своим аккуратным убористым почерком листы.
— Почитайте, пожалуйста. Изложил мысли по решению Продовольственной программы. Меня все спрашивают: «С чего начинать, да какое самое главное звено взять и разом вытянуть всю цепь проблем современной деревни?» Считаю, что начинать надо с нас самих, прежде всего, с укрепления дисциплины, с воспитания коммунистической нравственности. Не случайно следом за майским и ноябрьским (1982 г.) Пленумами Центрального Комитета КПСС проходит июньский (1983 г.) Пленум ЦК, который обсудил актуальные вопросы идеологической и массово-политической работы партии. Возьмем такое простое дело, — продолжает Терентий Семенович. — Мог ли раньше, к примеру, крестьянин-единоличник лечь спать, оставив во дворе некормленую лошадь? И представить себе не могу такое. Так почему же сейчас иной нерадивый тракторист бросает в поле или на дороге трактор, при этом материально никак не страдает? При нашем личном и общественном благополучии мы перестали радеть за общественное добро как за личное. Много бед оттого, что современный крестьянин, особенно молодой, мало привязан к земле. Спросите, как привязать? Директивными мерами тут не поможешь. Надо, чтобы человек имел оседлость, чувствовал себя привязанным к земле всей душой и воспитывал эту привязанность в детях своих. Я много езжу по стране, радуюсь социальным переменам на селе. В нашей области тоже крепко взялись за упрочение материальной базы сельского хозяйства, но в отрыве от воспитания, формирования коммунистической нравственности оно не должно идти.
И снова, круто повернув разговор, вдруг поднялся из-за стола, легкий, стремительный, не пригласил, а попросил:
— Поедемте на опытные деляны, а?! Посмотрим новые гибриды — прямо чудо: в одном колосе два да три колоса зреют.
Он молчал всю дорогу, наверное, думал вечную свою думу о хлебе, и я боялась потревожить его неосторожным вопросом. И только у самого края деляны, чуть подавшись вперед и стараясь разом охватить все опытное поле, словно телом сливаясь с упругими сильными стеблями наливающегося богатырским колосом, рожденного на мальцевской земле нового сорта, тихо сказал:
— Урожай будущего. Завтрашние дни становятся днями сегодняшними. — Голос его дрогнул, и лицо осветилось счастьем. И в этой его светящейся радости мне вспомнилась самая первая встреча с Терентием Семеновичем почти четверть века назад.
Зимним трескуче-морозным днем я приехала в село Мальцево попросить Терентия Семеновича выступить в городском молодежном университете культуры. Автобус попался холодный, и пока бежала от дороги к селу, пока спросила, где дом, совсем закоченела. Едва постучала — дверь отворилась, будто ждали меня здесь.
— Входите, входите, валенки снимайте, грейтесь, чай пить будем.
Волнения мои — как встретит незнакомого человека, вдруг да откажет, сошлется на занятость или что другое — мигом исчезли. Пьем чай. Терентий Семенович подкладывает сахар, смеется: «У меня для гостей норма не меньше трех стаканов». Спрашивает, чем занимается шадринская молодежь в свободное время, как комсомол организует досуг, много ли читателей в библиотеке и боремся ли мы со «стилягами». Ох уж эти стиляги — яркий галстук, узкие брюки, туфли на толстой подошве…
— Слепое подражательство Западу к добру не приведет, — говорит Терентий Семенович, — советскую моду утверждать надо!
В назначенный день выступления Терентия Семеновича разыгралась пурга. Сбивала с ног, слепила глаза даже в городе, что уж говорить про открытое поле. К семи часам вечера, как ждали, Терентий Семенович не приехал. Решили начинать занятие университета просмотром кинофильма — тем более что рассказывал он о Мальцеве и его агрономической науке. Но вот закончился фильм, а его все нет — пора расходиться по домам. Но никто не собирается уходить.
