Георгий Иванов - Избранные письма разных лет
3) Прилагаю письмо Адамовича — прошу срочно прислать мне корректуру его статьи, как убедитесь из этого письма, с его письменного разрешения[588]. Не забудьте, пожалуйста. Также заранее прошу не отказать в любезности — сделать мне с этой его статьи, когда книга «Нов<ого> Ж<урнала»> будет печататься, десяток оттисков. По сей день жалею, что не попросил Вас сделать это с гениальной статьей моего прославителя Нитце. Пожалуйста, отметьте это, чтобы не забыть впопыхах печатания №№. «Опыты» так сделали со статьей Маркова, и это очень приятно, на случай иметь.
4) Который раз должен Вам <сказать>, друг мой Ницше, что я, настаивая на Вашей статье, делаю удовольствие МНЕ, а не Вам. Снисходя к моему болезненному состоянию, примите это к сведению, не требуя дополнительно клятв. Кое-что я хотел бы, чтобы из этой гениальной статьи удалить, напр<имер>, знаменитое убийство[589]. Там есть и опечатки. Пассаж с Леконт де Лилем можно также удалить[590]. Я все это отмечу по стр<аницам> статьи и Вам дополнительно пришлю, когда немножко очухаюсь. Что ж, что статья будет петитом — это даже может быть красиво в издании. Этаким подобием елизаветинского шрифта (есть этакие изящные курсивы или их подобия). Цитаты из меня, естественно, тоже можно выбросить — ведь целые стихи будут в тексте. Если нужно по смыслу, то оставьте где захотите одну строчку.
5) Конечно, ерунда, если будет по 2 стихо на странице. Гораздо приятнее, если будет хорошая внешность – бумага обложка, приличный шрифт. Портрет пришлю. Для этого надо сняться – через несколько дней – сейчас лежу в кровати, без права двигаться.
6) Прилагаю стихо политического автора. Если есть возможность, очень уважите, вставив его в ближайшую книжку «Н<ового> Ж<урнала»> рядом с «В вагоне»[591] — оно очень парное Оцените его. Я очень им пленен. Парочкой будет очень красиво. Сократите для этой цели какого-то-нибудь из Ваших графоманов.
7) Шестов что-то болтал (и, кажется, писал Мамченке[592]) обо мне в связи с Киркергартом[593]. В печати ничего подобного за подписью его не появлялось. Так что это не аргумент в устах Апельсинцева[594]. И Ваша вселенская смазь ему сохраняет полную действительность.
Не имею физической возможности привести в порядок заметку о Смоленском. Как хотите. Либо отложите мою заметку до будущей книжки, либо дайте написать кому угодно. Прошу простить — я не хотел Вас подводить. Писать о Смоленском должен был по его просьбе. Книга (между нами) не такой важнец. Стихи, с которых он начинал при царе Горохе, то же самое. Только посвежей, что последние. От реторики (так у Г. И. — А. А.) тошнит. Я, конечно, пишу, чтобы сделать ему удовольствие, иначе[595].
7) [596] От Берберовой пришло письмо с предложением издаться[597], с упомин<анием?> ZOPE, Юрасова. «Возможно, что Роман Гуль Вам уже написал» об этом. «Я знаю, — прибавляет она, — что Вы посылали рукопись в Нов. Журнал, но как будто там ничего не вышло по их вине». Я ей отвечу, когда смогу — что благодарю и пр. Но что «Новый Журнал» меня издает.
8) Прилагаю «без комментариев» письмо Яновского и с большим интересом жду Ваших комментариев на сей человеческий документ[598].
Обнимаю Вас, ответьте сразу «бедному больному старичку»[599].
Ж.
53. Р. Б. Гулю[600]
<Апрель 1958>
Дорогой Коллега,
Не требуйте песен, их нет у меня[601] — госпиталь меня доконал все-таки и покойницким «амбиенсом» и тем, что со мной там проделывали, пытаясь доискаться, от чего собственно я, в цвете лет, дохну на корню. Не доискали<сь> ни до чего — утешительного, узнал только, послушав, как доктор, считающийся светилом, толстым тыча пальцем в меня, объяснял интерну[602] — cause perdue[603], как вроде в Цехе поэтов Гумилев указывал молодняку — «удачная метафора» или «славная рифма». Не буду распространяться, но, сами понимаете. Мой главный шанс — попасть в Париж на осмотр настоящим светилом. А, если даже это и удастся осуществить (деньга), то где гарантия, что светило <не> окажется Т., заслужившим репутацию долголетним лизаньем жопы, или известным специалистом а lа рыжий мерзавец? Когда я был молод и прекрасен, меня среди многих приятных людей, любил и баловал дружбой проф. Карпинский[604], лейб-медик Карпинский — тот самый, у Розанова: «Зачем не позвал Карпинского?» И как-то образно объяснил мне: «Доктора, медицина, наука… Но вот Вы, юноша, пишете и вертитесь в литературе. Кругом писатели с именами, их сотни, даже тысячи — издают книги, учат писать, учат жить… Если всмотреться, есть Лев Толстой, дикий феномен, ну есть какой-нибудь Блок, говорят, талант (в декадентах не разбираюсь, но допустим). Допустим, есть еще пяток или десяток чего-то стоющие – остальные дурачье, бездарности, самодовольные ослы. Точно то же и в медицине, с той разницей, что прочтете вы сто дурацких книг или статей и, если в вас „есть кость", отряхнетесь и пойдете своей дорогой дальше, а лечась у Леонида Андреева (жупел Карпинского) от науки, Вы доверяете свою жизнь пройдохе рекламисту».
Ну passons[605]. Язык мой — враг мой. Перо не держу в руках, а сяду и давай чесать языком. Без шуток. Ваше письмо требует ответа и срочного. Поэтому в целях самогигиены перехожу круга к конкретным <ответам,> по пунктам.
Прилагаю стихо «Поговори со мной о пустяках». Очень прошу вставить в число тех — в конце книги — которые посвящены И. О. Ссылка в рукописи значила — перенести в надлежащее место с соответствующей страницы «Портрета без сходства» в том отделе книги, который озаглавлен «Портрет без сходства», т. е. первом. Он был послан без наклейки на листики и если типограф (или Вы) не постави<ли> страниц экземпляра «Портрета без сходства», то оно находится где было, т. е. в первой части. Если же оно исчезло, то не иначе, как вместе с каким-то еще стихо, напечатанным вместе и на другой стороне. Другого экземпляра у меня нет и не было. Я только не мог рвать на куски зря и перенес одно стихотворение. См. такую-то страницу из «Портрета» — в конце. Весьма боюсь, что еще (кроме дорогого мне «Поговори…») какие-нибудь важные стихо могли таким образом затеряться. Нельзя ли, очень прошу (хотя бы ценя внешность) срочно прислать гранки, а то получится Бог знает что. Я не мог не послать это стихотворение, и иначе как в Нью-Йорке оно не могло исчезнуть.
