Александр Даниловский - «Отважный-1» уходит в море
Во много раз превосходящими силами фашисты накатывались на нашу оборону, однако сломить сопротивление морской пехоты им не удалось. Враг нес большие потери, но не прекращал атак.
Над Адамовича балкой господствует высота «Долгая». За нее шли длительные жестокие бои. У высоты на участке роты, которой командовал Рыбальченко, я пробыл пять суток. Николай Прокофьевич стал опытным командиром, его роте нередко поручали самые трудные задачи.
Навсегда остались в моей памяти бои на склонах холма с деревьями, иссеченными осколками снарядов и мин. Высота несколько раз переходила из рук в руки. На полянках темнели неубранные трупы солдат. Кругом валялись фляги, лопаты, круглые немецкие каски.
Когда я пришел в роту, занимавшую высоту, встретил бывших бойцов партизанского отряда «Отважный-1» — Володю Мовцесова и Михаила Антоновича Косачева. На их лицах — радость. Володя направился ко мне, но вспомнил о воинской дисциплине и тут же вернулся к своему пулемету. Я лег рядом с ним, спросил, снятся ли ему приазовские плавни. Мовцесов ответил:
— Придет срок, мы их повидаем.
Он вначале стал снайпером, потом освоил зенитный пулемет, теперь обучал меткой стрельбе молодых солдат.
В темном небе повисла немецкая ракета. У Володи быстро заработал пулемет, по камням запрыгали стреляные гильзы. Небо прочертил зеленый пунктир трассирующих пуль. Вторая, короткая очередь рассекла ракету надвое. Истекая струйками огня, она погасла.
— Ай да молодец, — сказал, подходя, пожилой солдат. — Вот так он и немцев бьет, товарищ старший политрук, — добавил он, обращаясь ко мне.
Под стенами Новороссийска в батальоне широко развернулось снайперское движение. Обычно бойцы, укрывшись в густых кустарниках, за камнями, меткими выстрелами поражали фашистов, стоило им высунуть голову из окопа или показаться на тропе. Мовцесов считался одним из лучших стрелков. У него на боевом счету значилось семьдесят уничтоженных гитлеровских солдат и офицеров.
Утром немецкие автоматчики несколькими группами пытались атаковать позиции роты, но поспешно отошли, унося раненых. Над высотой пролетел гитлеровский самолет-разведчик, прозванный «рамой» за свой внешний вид. Вскоре показались звенья «юнкерсов». Началась бомбежка переднего края нашей обороны.
Рядом со мной от осколка бомбы погиб боец, товарищ Мовцесова. Как только самолеты улетели, Володя оттащил тело погибшего под выступ скалы, вытер измазанные глиной руки и попросил у меня чистый лист бумаги. Он приспособил на коленях обломок гранита, положил на обломок бумагу и начал писать. Иногда он задумывался и смотрел вдаль неподвижным, невидящим взглядом. Володя сложил исписанный листок треугольничком, потом взглянул на меня, развернул его и, протягивая, сказал:
— Прочитайте, товарищ старший политрук, письмо к матери убитого. Может, что не так…
«Дорогая Полина Андреевна, — читал я старательно выведенные строки. — Сообщаю Вам, что Ваш сын, комсомолец Иван Васильевич Прудников, прославленный снайпер, мой навеки незабываемый товарищ и боевой друг, сегодня 18 сентября 1942 года героически погиб при обороне Новороссийска на втором участке. За день до этого он вместе с труппой снайперов истребил много гитлеровских захватчиков, получил ранение в ногу, но отказался лечь в полевой госпиталь. Он остался в строю до конца своей честной комсомольской жизни. Погиб Ваня при разрыве вражеской бомбы.
С боевым приветом от всей нашей роты, переживающий вместе с Вами тяжелое горе…»
Я вернул Мовцесову письмо. Все в письме сказано верно. И общая скорбь, и обещание еще крепче бить врага, которым оно заканчивалось — бить ненавистных захватчиков до полного разгрома фашизма.
К вечеру подул сильный ветер, небо затянуло тучами, заморосил холодный дождь.
Зенитчики спрятались под навесом скалы, накрылись плащ-палатками. Под дождем остались дежурные расчеты да часовые. Перед сном бойцы тихо переговаривались. Я лег рядом с Володей. По моей просьбе он рассказал о своем детстве, про годы, проведенные в ремесленном училище, о своих фронтовых товарищах, живых и погибших.
— В нашей снайперской группе ребята жили дружно, — рассказывал Мовцесов. — Обменялись адресами. Условились, если случится беда, от имени группы сообщать родным. Командование от себя сообщает, а мы — по закону дружбы. И у зенитчиков такой уговор. Завтра напишу про гибель бойца Иващенко. Храбрый был моряк. У него в Казани жена и двое детей.
Заснули мы поздно, под монотонный шум дождя. На рассвете меня разбудил внезапный грохот. Над позицией низко пронесся вражеский самолет. Мовцесова рядом со мной не оказалось. Мимо пробежали два пулеметчика. Широко раскрыв рты в крике, они на ходу вели огонь из ручных пулеметов. Поодаль бежали автоматчики, стреляя короткими очередями. Охваченный тревогой, я кинулся вслед за бойцами.
У подножия горы, в лощине, шла яростная рукопашная схватка. Поблизости я увидел вражеских солдат. Прячась за кусты, они перебегали, видимо, с намерением зайти с фланга.
— Товарищ комиссар, кидайте гранату! — услышал я голос бойца Холилова.
Я открыл огонь по кустам из автомата. Там, где заметались гитлеровцы, вспыхнуло пламя взрыва. Это кинул гранату подоспевший Мовцесов. Он метнул еще пару гранат и, обернувшись ко мне, крикнул:
— Уходите в укрытие!
Крикнул и кинулся вперед, в самое пекло боя.
Рядом заработал станковый пулемет. Чуть поодаль немцев контратаковали стрелки. Я вскочил и присоединился к ним. По скату высоты прокатился грозный клич «Полундра! Смерть гадам!..» Вскоре грохот боя стал стихать. Атаку врага отбили. У подножия высоты, в лощине, в разных позах застыли десятки трупов «завоевателей».
На командном пункте роты Рыбальченко кричал в телефон:
— «Кортик»! «Кортик»!.. В 7.10 атака противника отбита. Есть потери. Прошу патронов, гранат, подкрепления…
Меня потянуло взглянуть на поле боя. По скату высоты и в лощине стлался беловатый дым. Раненых успели подобрать санитары. Среди убитых бойцов я увидел Кузьмина и Холилова. Они первыми бросились в рукопашную схватку. Поодаль лежал замполит Дмитрий Васильевич Белый. Об этом отважном моряке в батальоне ходила добрая слава. Рядом с ним, раскинув руки, словно уснул Володя Мовцесов. Из Володиной гимнастерки я вынул комсомольский билет и записную книжку. В ней лежала фотография миловидной девушки…
В полдень рота хоронила погибших — двадцать пять бойцов и командиров. На братскую могилу положили большой камень — его отбил от скалы взрыв снаряда. Снайпер Василий Кондаков, боевой друг Мовцесова, высек на камне красноармейскую звезду. Троекратно прогремел залп. Салют тем, кто отдал жизни на рубеже, за который ни при них, ни после них не ступала нога фашиста…
