Герман Титов - 700.000 километров в космосе (полная версия, с илл.)
«Дорогой Герман, — писал Юрий Гагарин, — всем сердцем с тобою. Обнимаю тебя, дружище. Крепко целую. С волнением слежу за твоим полётом, уверен в успешном завершении твоего полёта, который ещё раз прославит нашу великую Родину, наш советский народ. До скорого свидания!»
Подтвердив получение этих сердечных слов, я тут же выразил Юрию Гагарину дружескую благодарность. Как всегда, мы были рядом и сердца наши бились в одном ритме.
Иногда я забывал о том, что на меня всё время смотрит внимательный глаз объектива телевизионного устройства, немедленно передающего моё изображение на экраны телевизоров, установленных в приёмных центрах на Земле. Как-то, увлёкшись записями, я закрыл лицо раскрытым бортжурналом и пробыл в таком положении несколько минут. А затем, спохватившись, положил бортжурнал на колени. Товарищи потом рассказывали, что я словно почувствовал их недовольство тем, что они на это очень короткое время были лишены возможности наблюдать за мной.
Надо сказать, что на протяжении всего полёта, начиная от старта и до приземления, радиотехнические средства связи, вся лёгкая и компактная радиоаппаратура действовали прекрасно. Два параллельно работавших коротковолновых и третий ультракоротковолновый передатчики, выполненные на полупроводниковых приборах, приёмники, а также микрофоны, смонтированные в гермошлеме и расположенные в кабине, чувствительные наушники и динамики дали возможность из каждой точки орбиты передавать из космоса нужную информацию, получать с Земли распоряжения, вести радиопереговоры с Председателем Государственной комиссии, Главным Конструктором, врачами и различными специалистами. Мне хотелось поблагодарить Теоретика Космонавтики — крупнейшего советского учёного, под руководством которого был составлен сложнейший расчёт космического рейса «Востока-2». Но он сделал своё дело и не подходил к аппаратам связи. Слышимость была замечательной. Я по интонациям, по тембру узнавал голоса знакомых мне людей и даже представлял себе выражение их лиц. В кабине, на случай плохой слышимости, имелся и телеграфный ключ. Но прохождение радиоволн было настолько чётким, что пользоваться ключом для передачи сообщений не пришлось.
На борту «Востока-2» был установлен и приёмник широковещательных диапазонов. Включив этот приёмник, я услышал знакомый голос диктора Московского радио, который передавал официальное сообщение о том, что в космос запущен новый советский космический корабль и что управляет им гражданин Союза Советских Социалистических Республик — Герман Титов. Было совсем необычным и странным слышать такие хорошие слова о себе, о том, что я в это время делал. «Наверное, и отец, и мама, и сестра, и жена сейчас слышат это сообщение, — подумалось мне, — и, наверное, они волнуются и переживают».
Приёмник доносил до меня передачи многих радиостанций мира. В эфире, перебивая друг друга, слышались и родные и чужие голоса. Я с удовольствием прослушал несколько жизнерадостных вальсов Штрауса. Они отзвучали, и в кабину ворвалась бесшабашная какофония джаза. Барабанный грохот и волчье завывание саксофонов сменила задушевная русская песня о подмосковных вечерах, а затем зазвучал бодрый «Марш энтузиастов».
Несколько раз в приёмник просачивался «Голос Америки» на русском языке. Он передавал что-то невнятное о боге, ангелах, святых. Какая-то японская радиостанция вела урок русского языка. А наш Дальний Восток радовал меня «Амурскими волнами». Я слышал их несколько раз. Меня даже спросили: нравится ли мне эта передача? Я ответил, что нравится, но всё же попросил сменить пластинку. Дальневосточники ответили: «Вас поняли» — и снова, в который уже раз, запустили «Амурские волны».
Дальний Восток… Рыбное Охотское море. Камчатка. Курильская гряда. А южнее — Японские острова. Япония — страна вулканов, землетрясений и вишнёвых садов. Подумав о ней, я вспомнил, что сегодня — 6 августа. В этот день шестнадцать лет назад полковник американских военно-воздушных сил Роберт Льюис сбросил первую атомную бомбу на японский город Хиросиму. Адский взрыв этой бомбы уничтожил город, убил и искалечил сотни тысяч мирных жителей — стариков, женщин, детей. До сих пор в Японии умирают люди, кровь которых отравлена губительными излучениями этого взрыва.
Если 6 августа 1945 года вошло в историю как один из самых мрачных дней летописи человечества, то 6 августа 1961 года, по отзывам всей мировой общественности, станет одним из её самых светлых дней. Ещё и ещё раз, пролетая вокруг Земли, я слышал, как радиостанции всех стран, каждая на своём языке, вели передачи о новой победе советского народа. Многие комментаторы связывали победу СССР в космосе с недавно опубликованным проектом Программы нашей Коммунистической партии. Экземпляр «Правды» с текстом проекта Программы, испещрённый цветным карандашом, был всегда со мной в дни подготовки к полёту. Много в новой Программе окрыляющих человечество мыслей, и я прочитал её с тем же восторгом, с каким много лет назад впервые познакомился с «Коммунистическим Манифестом», созданным гением Карла Маркса и Фридриха Энгельса.
Я слышал голоса радиостанций всех материков Земли, называющих имя Никиты Сергеевича Хрущёва, говорящих о советских космических кораблях, и в ответ с борта «Востока-2» передавал свои приветы. На третьем витке, находясь над Европой, я передал приветствие народам Советского Союза и Европы, а затем, пересекая южную часть западного полушария, — народам Южной Америки. Когда «Восток-2», оставив за собой более 200 000 километров космического пути, на пятом витке проходил над Китаем, в районе Гуанчжоу, такое приветствие было передано мною народам Азии. Находясь над Мельбурном, я приветствовал жителей пятого материка — равнинной Австралии. Из космоса был передан привет также и народам Северной Америки.
Позже, уже после возвращения на Землю, просматривая вороха газет и журналов, я натолкнулся на сообщения американской прессы, где было написано, что голос «Востока-2» звучал подобно колоколу. Речь шла о приветственных радиограммах, которые я произносил на родном языке, понятном в этот день народам всего мира.
Почти весь полёт я провёл с открытым гермошлемом. Так было удобнее работать. Необходимости закрывать им лицо не было: полная герметизация кабины корабля не нарушалась ни на минуту. Да и питаться так, с открытым гермошлемом, куда удобнее.
По заданной программе первый приём пищи — обед — полагался на третьем витке. Наступил полдень — времени от завтрака на Земле прошло довольно много, и, хотя есть не особенно хотелось, я принялся за обед. В кабине не было ни тарелок, ни ложек, ни вилок, ни салфеток. Протянув руку к контейнерам с пищей, я достал первую тубу. На Земле она весила примерно полтораста граммов; здесь же, в космосе, не весила ничего. В тубе содержался суп-пюре, который я и принялся выдавливать в рот, как зубную пасту. На второе таким же манером я поел мясной и печёночный паштет и всё запил черносмородиновым соком, тоже из тубы. Несколько капель сока пролилось из неё, и они, как ягоды, повисли перед моим лицом. Было интересно наблюдать, как они, чуть подрагивая, плавают в воздухе. Я подобрал их на пробку от тубы и проглотил.
