Илья Вергасов - Останется с тобою навсегда
Нас ждал накрытый стол и Касим с полотенцем в руках. Мы с удовольствием умылись.
- Кури одна-другая минута, я сичас.
Мы сели на завалинку, подставив лица солнцу.
- Разбитной парнишка, - сказал Леонид.
- Да, хлопотливый.
- Вот у Стрижака был специальный повар, столичный.
- Из "Иртыша", что ли?
- Шнебель-клопсы делал - пальчики оближешь.
- Шнебель-клопсы, выезды, медички... Давай, замполит, разоружаться.
- Начать с меня хочешь?
- Сам начнешь.
Леонид Сергеевич замялся, что-то хотел сказать, но в это время появился Касим:
- Пожалуй, командир, пожалуй, комиссар, иди салма кушать.
Салма - лапша на густом курином бульоне, со свежим укропом - сама просилась в рот. Потом Касим подал еду под диковинным названием перемечь вроде беляши, но вкус, вкус! Сок по подбородку так и течет. Леонид Сергеевич, видать, едок отменный. Касим едва успевал подавать перемечи и откровенно радовался, что его кухня пришлась нам по вкусу.
Поели, покурили всласть. Леонид поднялся с места и посмотрел в окошко:
- Иди-ка полюбуйся.
Под тополем в выжидающей позе стоял капитан Шалагинов. Чуб укорочен, сам подтянут, собран.
Я распахнул окошко:
- Капитан, шагайте к нам!
Вошел, лихо щелкнул каблуками.
- Садись, комбат.
Он несмело опустился на краешек табуретки, продолжая держать руки по швам.
- Ты и у себя так сидишь? Командир батальона, черт возьми! Восемьсот подчиненных...
Умостился поплотнее, одним духом выпалил:
- Прошу старшего лейтенанта Петуханова оставить на роте!
- Как поступим, комиссар?
- Как решишь, ты командир.
- Пусть командует... пока. Приеду к нему в гости - решу окончательно.
- Есть! - Шалагинов козырнул и выскочил из хатенки.
- Дети, честное слово, - улыбался Рыбаков.
* * *
Сколько же в сутках минут? Двадцать четыре на шестьдесят. Десять на шестьдесят - шестьсот, а потом...
Клюю носом в седле, то и дело спотыкается мой дружок Нарзан, а бедолага Клименко свалил голову на шею коня и откровенно храпит.
Неделя - кошмар... Лица, лица, лица. Господи, со сколькими же я переговорил! Сколько солдатских судеб прошло. В полку восемь тысяч личного состава, а отобрать тысячу оказалось труднее, чем из одной необученной роты сформировать учебный взвод. За эту неделю офицеры мои сбросили вес, как сбрасывают после стакилометрового марша. За своей спиной я как-то услышал: "Бешеный"...
Еду инспектировать Петуханова, хотя тело просится в землянку, на лежак со свежим сеном. Блеснул родник. Я с коня - и голову под струю. Ух как обжигает!
- Старина, давай-ка под прохладу!
- Та вона щекоче...
Километровый аллюр окончательно сбил с меня сон, в роту Петуханова прибыл в форме.
- Смир-рно! Товарищ подполковнкк, вторая рота учебного батальона на пятиминутном раскуре! - громогласно докладывает Петуханов.
- Построить!
Слежу за бегом стрелки секундомера. Пятьдесят пять секунд. Молодцы! Иду вдоль строя, заглядываю каждому в глаза. Подтянуты, плечо к плечу. Спросил у ротного:
- Чем собирались заниматься?
- Штыковым боем.
Взводы рассыпались по отделениям. Раздаются команды: "Коли!", "С выпадом вправо, коли!" Голоса молодые, задорные. Двигаются споро, с жаром. Среди всех выделяется огромная и в то же время легкая, пружинистая фигура Петуханова. Вот он взял винтовку и прямо-таки атлетическим приемом показал, "как надо".
Обедал с курсантами, и надо сказать, что набившие оскомину американские консервы с гречневой кашей оказались вкусными.
Передохнули с часок, потом приказал выстроить роту в полном боевом; Ни шума, ни толкотни. Пятикилометровый марш за час, отставших не было. Подкачали позже - в стрельбе. Петуханов не отчаивался:
- Дайте неделю - гвоздить будем по черному кругу!
Вернувшись в лагерь, после чистки оружия пели строевые песни. Не очень ладно, но от души. Запевал сам Петуханов.
Остался до отбоя - хотелось поближе узнать его. Он не удивился, сказал как равный равному:
- Сварганю ужин - на сто богов!
Интересно: все у него как по писаному.
- Готовился к встрече, Петр Иванович? - Смотрю в глаза. - Знал, когда явлюсь?
- Никак нет.
На фанерном ящике появилась крохотная клеенка, консервы, вскоре писарь внес жареную картошку. Ротный аппетитно потер ладонь о ладонь, спросил:
- Ну как?
- Обойдется. - Я понял, что стояло за его вопросом.
- В гости со своим уставом не ходят, так, товарищ подполковник?
- Нажимай на еду.
Лицо моего хозяина стало обиженным, как у ребенка, которому неожиданно отказали в сладком. Мне было его жаль, и я томился симпатией к нему.
- Ну и повар у тебя - пальчики оближешь.
- Так сам подбирал.
- А ты все же хвастун.
- Я волжанин, у нас - размах. Стерляжью уху едали?
- Не приходилось.
- Жизнью обойдены, товарищ комполка. Бывало, под грозу сети закинешь есть рыбка! Уха тройная, Ее в деревянную посудину, с лучком, с чесночком, ну и водочки, конечно. А как же! Объедение! Вот кончим войну - к нам на Волгу, в Жигули. И женка у меня - во! А пацанки - волосы чистый лен. У нас народ веселый, озорной; фамилии: Грабановы, Аркановы, Разгуляевы, Петухановы. Иной как свистнет - оглохнешь. Живут у нас весело и рассеянно...
- А без водки можешь? - перебил его идиллические воспоминания.
- Все могу. Могу даже быть счастливым от самого себя!..
А что? Вообще-то, товарищ командир, я тут подзастыл...
- Потому и куражишься?
- Шут его знает - многие пьют, а я попадаюсь. Натура подводит. Мы жигулевские, у нас на пятиалтынный квасу - на рубль плясу. Просторные. От Волги, чать...
* * *
Не спится, думаю о Петуханове. Крепкий мужик, притягательный. "Живут у нас весело и рассеянно". Рисуется или вправду "подзастыл"? Четвертый год войны, краснознаменец, а вот дальше роты не пошел. Почему?.. Повернулся на бок, ладонь под подушку и незаметно уснул.
- Ой, начальник, беда!
Я вскочил от крика. Касим протягивал мне телефонную трубку.
- Что такое? В чем дело?
- Докладывает командир приемно-распределительного батальона старший лейтенант Краснов, На винном заводе на посту убит наш часовой.
- Убит? Кем? Как?..
Молчание.
- Кто убил часового?
- Старший лейтенант Петуханов...
- Что-о?!
18
Ночь темная, звезд нет. Нарзан тянет повод. Копыта зацокали по мостовой. Под черным силуэтом трубы мелькнул огонек, выхватил из ночи ряды бочек, часть заводской стены, упал на склонившегося человека.
- Сюда, товарищ подполковник, - позвал встревоженный голос.
Спешился. Медленно иду по каменистому настилу, освещенному узким пучком света, который тянул меня как на веревке.
Молча расступились, свет упал на молодое солдатское лицо. Оно смотрело в черное небо и было до удивления спокойным. Кто-то за спиной шепнул:
