Вячеслав Козляков - Царица Евдокия, или Плач по Московскому царству
Далее последовали почти двадцать лет пребывания царицы Евдокии, нареченной монахиней Еленой, в Суздальском Покровском монастыре. Ее печальная история, скорее всего, забылась бы и оказалась стертой из памяти, как это было с Соломонией Сабуровой, с вдовами царей Ивана Грозного и его сына царевича Ивана Ивановича и с другими знатными «пленницами», заточенными в этом монастыре и обретшими там вечный покой. Однако в нуждах политического сыска по делу царевича Алексея вся немудреная жизнь царицы Евдокии была вывернута наизнанку царем Петром. Канцелярия «Тайных розыскных дел», созданная для расследования небывалого дела о побеге царского сына за границу, конфисковала и изучила всю сохранившуюся переписку царицы Евдокии, допросила с пристрастием оставшихся верными ей людей. Погружаясь в следственные дела, историк не должен повторять путей следователей. Суздальскому розыску и его методам, вопросу об участии в нем царя Петра будет посвящена следующая глава этой книги, а сейчас попробуем рассказать о жизни царицы Евдокии в Покровском монастыре, то есть о судьбе одной-единственной женщины, жившей на рубеже XVII и XVIII веков. О том, как бывшая царица чувствовала себя за монастырскими стенами, как она искала встречи с сыном или ждала известий, редко достигавших ее закрытого мира. Оставим царя Петра Великого наедине с важными для Отечества делами — битвами под Нарвой и Полтавой, основанием и строительством Петербурга, первыми морскими победами России, созданием Сената и коллегий, административным переустройством провинций и губерний. Не будем вспоминать и всем хорошо известную историю встречи царя Петра с его обретенным «другом Катеринушкой», на которой он женился в 1712 году и которую потом короновал в императрицы. Не стоит здесь вспоминать и о детях Петра I и Екатерины I, которые, как известно, впоследствии и дадут продолжение династии Романовых. Все, что принесло славу и величие Российской империи, мало значило для извергнутой из мира несчастной женщины. Эти события проходили мимо нее.
Царица Евдокия — и это, может быть, главное, о чем надо еще предуведомить читателя, — жила по-другому, в своем замкнутом мире, со своими прежними привычками и представлениями. Находясь в монастырском заточении, она не имела понятия о тех событиях, которые присутствуют сегодня в учебниках истории. Ненависть царя Петра, полное крушение жизни, молчание об этой истории всех, кто в нее был посвящен, — такова начальная мизансцена драмы отвергнутой царицы.
«А от него государя милости нет…»
Так прошло четыре года. Пребывая в суздальском монастыре, царица Евдокия по-прежнему видела своего заступника в боярине Тихоне Никитиче Стрешневе. Благодаря ему она когда-то оказалась во дворце и — на свою беду — стала женой царя Петра. Стрешневу же царица Евдокия пишет письмо в Москву с мольбой о помощи.
О чем же она просит? О встрече с мужем царем Петром! Но почему она все еще надеется на эту встречу? Не значит ли это, что царицу когда-то обнадежили такой возможностью? Конечно, она мечтает и о встрече с сыном, встрече со своими родственниками, а еще просто о том, чтобы о ней вспомнили и позаботились. Ее единственное известное письмо боярину Тихону Стрешневу написано около 1703 года. В нем раскрываются особенности речи царицы Евдокии — замена букв «д» на «т», «п» на «б», «г» на «к», «з» на «с». Это развившееся косноязычие объясняется тем, что человек, постоянно пребывающий в молчании, со временем начинает писать слова так, как слышит их внутри себя. И кажется, что она писала, сдерживая рыдания, а на бумаге остались даже следы от слез прежней жены царя Петра — «Дуньки»:
«Тихан Микитич, здравствуй на множество лет.
Пожалуй, умилосердися надо мною бетною, поброси у государя милости. Долго ли мне так жить, что ево государя ни слышу, ни вижу, ни сына своего. Уж мое[м]у бетству пятой кот, а от него государя милости нет.
Пожалуй, Тихон Микитич, побей челом, что бы мне про ево государево сдорове слышеть и сына нашего такоже слышать. Пожалуй, и о сротниках мо[и]х поброси милости, чтобы мне с ними видетца. Яви ко мне бетной милость свою, побей челом ему государю, чем бы мне пожаловал жить.
А я на милость твою надеюся, учини милостиво, а мне нечем тебе восдать, так тебе Бох забдатит за твою милость. А мне обришень (опричь. — В. К.) милости твоея некому, тол ко ты, пожалуй милостию, заступи»{180}.
Письмо это, видимо, возымело свое действие, и царицу Евдокию поручили заботам брата, Авраама Федоровича Лопухина. Уход Евдокии в монастырь по воле Петра повлиял на положение всех Лопухиных, и брат царицы не стал исключением. Но с ним все оказалось сложнее, так как он был зятем внушавшего всем ужас главы Преображенского приказа Федора Юрьевича Ромодановского. Родство с Ромодановским окружало фигуру Авраама Лопухина ореолом влиятельности и даже страха. Несмотря на судьбу царицы Евдокии, считалось, что по его воле можно назначать и сменять людей, получать чины или, напротив, расправляться с неугодными лицами. С такой репутацией Лопухин продолжал жить в Москве, пока не пришел трагичный для семейства Лопухиных 1718 год. Тогда Авраам Федорович стал одним из главных фигурантов дела царевича Алексея, припомнили ему и заботу об опальной сестре. В итоге родного брата царицы Евдокии казнили как государственного преступника.
Восстановление почти утраченной поддержки «сродственников» помогало царице Евдокии в простых житейских ситуациях и поддерживало ее связи с прежним миром. В первую очередь она просила брата: «Пиши ко мне про мужа моего, и про сына моего, и про всех»{181}. Ее по-прежнему удручала бедность монастырского «жития», она понимала, что брат остался единственным подспорьем в жизни, но не могла не обременять его все новыми и новыми просьбами, надеясь, что сын — царевич Алексей — воздаст за труды своему дяде, вступив на царство. По сохранившимся письмам царицы Евдокии к «братцу» Аврааму Федоровичу и «невестушке» Феодосье Федоровне можно видеть, что именно он стал ее главным посредником во всех делах и помогал поддерживать связь с семьей. В одном из писем брату царица Евдокия обращалась также и к «батюшке» боярину Федору Авраамовичу Лопухину, жившему в старости, вероятно, вместе с сыном. По преимуществу в своих письмах царица Евдокия жаловалась и просила о помощи, поэтому ее личные документы оказалась почти бесполезны для розыска в Тайной канцелярии.
Несколько сохранившихся писем царицы Евдокии содержат просьбу об «отпуске» в монастырь «на Иваново место Болкунова» другого человека — стряпчего Михаила Стахеева. Николай Герасимович Устрялов, впервые рассказавший об этом, датировал историю с назначением стряпчего Стахеева концом 1703-го — началом 1704 года. Иван Болкунов и бывшие с ним дворяне и стольники «разоряли» монастырь, и царица Евдокия, уступая просьбам игуменьи и сестер, умоляла брата вмешаться, ссылаясь на свое бедственное положение. Она жаловалась Аврааму Лопухину, что «от стольников и дворян только обида бывает», надеясь, что он распорядится назначить Михаила Стахеева. «Зачем ты ево посямест сюды не отпустишь, или тебе чем ево обнесли неделом, — с обидой обращалась царица к брату. — Отпусти ево сюды, что ты меня не слушаешь, коли ты таков был, что меня не слушаешь?» Повторяя свою просьбу в отдельном письме «невестушке» — жене брата, она снова напоминала о своем положении: «…мне пригоже ли приказывать к казначею, к стольникам или к дворяном». Причина настойчивости царицы — в том, что она «дала слово» игуменье Покровского монастыря исполнить ее просьбу: «А мне ж игуменья с собором бьет челом и хресьяня со всей вотчины вопят голосами, чтобы ты ево отпустил на Иваново место Булкуново. Можно тебе ето сделать. Мно[го] я х тебе писала о нем, а впреть и не буду о нем писать».
