Ромэн Яров - Творцы и памятники
— Вы и тогда могли построить нефтеперегонный завод.
— Ну что бы я стал делать с нефтеперегонным заводом? — устало сказал Шухов. — Я математик, человек, который занимается приложением этой науки к разным отраслям техники. Мои формулы, расчеты, чертежи, сооружения — вот чем всегда была наполнена жизнь для меня и что я бы никогда не променял на звание капиталиста. Мне семьдесят лет, но, доведись начать жизнь снова, я прожил бы ее так же. Теперь по существу патента. Скажу откровенно, я не ставил своей целью получение бензина, наоборот хотел обеспечить больший выход керосина. Нефтеперерабатывающая промышленность в то время носила ярко выраженный керосиновый характер Установка для перегонки нефти с разложением благодаря высокой температуре и давлению — так мы назвали ее с соавтором, моим товарищем по высшему техническому училищу Сергеем Гавриловым — к должна была увеличить выход керосина. Но капиталистам в России патент этот показался ненужным Доходы и без того, слава богу, неплохие. От добре добра не ищут. Зачем тратиться, ставить опыты? Так они рассуждали.
— Но почему же вы не поехали в Америку, не попробовали заинтересовать наших промышленников?
— Для меня главным было найти и предложить этот способ. Осуществление его в широких промышленных масштабах потребовало бы огромных сил и энергии. Я предпочел потратить их на то, что меня интересовало больше всего на свете, — на мои инженерные работы. Деньги — это ведь совсем не самое главное в жизни.
— У нас так не считают, — пробормотал американец.
— Гораздо важнее заниматься тем делом, каким ты хочешь и должен заниматься. И не изменять самому себе. Тогда на склоне лет ты сможешь считать, что прожил хорошую жизнь. Я всегда занимался любимым делом, и считаю, что лучше прожить бы не смог.
— А Бортон, который двадцать пять лет спустя после вас повторил ваше изобретение, разбогател.
— Ну что ж, если он забросил всю свою научную работу и все мысли обратил на то, как бы выгодней пристроить свое изобретение, то я ему не завидую. Я свои деньги тратил на книги. К сожалению, моя библиотека в начале революции сгорела. Но свидетельством того, что работа моя не пропала, является сам факт вашего прибытия ко мне. А также многочисленные письма относительно отдельных деталей моего аппарата, которые пришли из Америки перед самым вашим прибытием. Судиться из-за этого патента нет смысла — он давно уже по законам о сроке давности перестал быть собственностью одного человека или фирмы, а стал всеобщим достоянием. Но есть и другие способы вознаграждения изобретателя, кроме денежных. Совет нефтяной промышленности нашей страны постановил: процесс крекинга в России отныне именовать процессом Шухова, а бензиновый завод, построенный на основании моего патента, назвать Завод имени Шухова. И давайте закончим разговор на эту тему. Еще раз повторяю: я не хвастаюсь, я говорю о разном понимании жизни. У ваших компаний есть деньги, но они вынуждены вести отчаянную борьбу друг с другом. У меня капиталов нет — теперь в нашей стране их в частных руках нет вообще, — но я раньше был нужен только промышленникам, чтоб обогащать их, а теперь нужен своей стране, народу. Мне семьдесят, а я работаю так, как никогда. Огромные нефтепроводы — я мечтал о них пятьдесят лет, — мосты, мачты линий электропередачи, промышленные сооружения… Да я никогда не представлял себе такой энергии и размаха.
— Мы, кажется, перешли в область политики, — осторожно заметил американец.
Шухов помолчал. — Я говорю вам только о своей достаточно долгой и насыщенной трудом жизни и о кое-каких выводах, к которым я пришел. Для вас они, разумеется, не обязательны.
— Вернемся к технике, — вступил в разговор Фром. — Мистер Шухов, я вижу вон на том столике модель башни, которую под вашим руководством недавно построили в Москве. Ее можно заметить отовсюду, и, как говорят, это самое высокое сооружение столицы. Башня сетчатая, контуры ее представляют собой гиперболоидные линии. В изобретении аппаратов для получения из нефти бензина ваше первенство несомненно. Но не только мы перед вами, но и вы перед нами в долгу. Идею сетчатых гиперболоидных башен вы почерпнули у нас. Такие башни еще в девятисотых годах были установлены на некоторых американских военных судах — в частности, на дредноуте «Мичиган» и на крейсере «Западная Виргиния». Снимки этих судов попали в некоторые журналы, и таким образом идея разошлась по всему свету. Сознайтесь, она ведь неплоха. Башни изящны, легки, дешевы, а на военных кораблях имеют еще одно преимущество — трудней разрушаются от огня.
Не говоря ни слова, бросив один короткий внимательный взгляд на гостей, Шухов подошел к шкафу, нагнулся, достал какой-то журнал, положил его перед мистером Фромом.
— «The Engineering», — прочел американец, поднял глаза. — Старейший английский технический журнал.
— Обратите внимание на дату, — сказал Шухов. — Март 1897 года.
Он перевернул страницу, и американец увидел вдруг изображение сетчатой башни с большим баком наверху. Подпись под рисунком гласила: «Нижегородcкая выставка».
— А вот патент на сооружения такого рода, — сказал Владимир Григорьевич. — В заявке, которую я подал еще в январе 1896 года, она названа «Ажурной башней». Конечно, те, кто строил военные суда, упомянутые вами, может быть, и не читали статьи, не видели моего патента. Просто идея эта носилась в воздухе. Но все же реализовал-то ее первый я.
Американец передал журнал коллеге. Они долго разглядывали изображение давным-давно построенной башни. Наконец Миллер сказал:
— Мистер Шухов, у нас больше нет к вам вопросов. Мы восхищены, мы преклоняемся перед вами, мы не видали таких людей и потому — о, быть может, только потому! — не до конца вас понимаем. Позвольте нам проститься именно сейчас, когда наше чувство восхищения вами достигло пределов.
Они обменялись рукопожатиями. Гости оделись и направились к выходу. У двери мистер Миллер неожиданно обернулся.
Он увидел небольшой стол, заваленный бумагами, свисающую над ним лампу с зеленым металлическим абажуром. Угольник на стене, над головой сидящего за столом человека. Старика с высоким лбом, с волосами ершиком, с пушистыми белыми усами и бородой, со взглядом пристальным, вдумчивым, немного печальным; одетого в обычную дешевую куртку с накладными карманчиками, какую носят и заводские мастера, и рабочие, и инженеры. В карманчики очень удобно класть карандаш или штангенциркуль. Мгновение, последний взгляд на человека — такого талантливого и такого непонятного. Американец тихо закрыл дверь.
«Хитрость» инженера Графтио
