Наталия Варбанец - Йоханн Гутенберг и начало книгопечатания в Европе
Первое же свидетельство его появления в Страсбурге тяжебное. Город Майнц (видимо, как невозвращенцу) прекратил Гутенбергу выплату ренты. Это давало право требовать долг от любого майнцского бюргера или арестовать такового как неоплатного должника. Гутенберг засадил в долговую тюрьму оказавшегося в Страсбурге майнцского городского секретаря Николая фон Верштадта. Актом от 14.III.1434 г. он, следуя увещеваниям страсбургского городского совета и извиняя свой поступок крайней нуждой (что правдоподобно, если исходить из недавнего прибытия и надобности обзаводиться своим делом), отпускал Верштадта под клятву, что задолженность будет выплачена (и выплата ренты, в получении которой расписывался в Майнце Клаус Витцтум, возобновилась). Маем 1434 г. датирована передача ему страсбургской ренты брата (уменьшенной при этом с 14 до 12 гульденов). Фриле тогда переехал в Эльтвилль, где женился и жил до своей смерти (1447 г.). Предполагать обмен — ренты на некий наследованный Йоханном дом в Эльтвилле — данных нет, для суждения об отношениях между братьями тоже.
Затем снова пробел, двухлетний. И снова Страсбург, два судебных дела одно за другим. Первое — уже упомянутая жалоба о нарушении брачного обещания (и она объяснимей, если Гутенберг перед тем отлучался). Решение суда не дошло. Второе связано с первым: свидетель жалобщицы, сапожник Лавель (Николай) Шотт, быв обруган Гутенбергом как жалкий наемный лжец и обманщик, тоже подал в суд, обязавший обидчика выплатить истцу 15 гульденов, на чем они и примирились. Вопрос, был ли Гутенберг женат, дебатировался, так как в страсбургских налоговых списках после 1442 г. встречается некая Эннель Гутенберг. Но решается отрицательно. Если бы брак состоялся, она звалась бы Эннель Генсфлейш. И, женившись на ней, Гутенберг становился гражданином Страсбурга, а он до конца своего пребывания там числился то среди Nachkonstoffler (патрициев, гражданами города не являвшихся), то среди лиц, примыкающих к цеху ювелиров, т. е. тоже не граждан города. И по его дальнейшему образу жизни и по отсутствию детей можно видеть, что суд высказался не в пользу истицы. В дальнейшем разные страсбургские документы упоминают и имя Эннелин zu der Iserin Tür; видимо, это были две разные Анны. Эннель Гутенберг в списке военных налогов приписана после монастырей среди лиц, которые mit niemantz dienen, т. е. ни к какой корпорации или сословию не принадлежат, что было принято для одиночных духовных особ и в данном контексте обозначает бегинку. С той же формулой в 1440-х гг. встречается и имя Гутенберга, но наряду с упомянутыми выше прочими. Это разнообразие его обозначений говорит о неопределенности его социального статуса в этом городе. Вторая сторона — не был ли сапожник Лавель Шотт предком страсбургских типографов Шоттов — внимания, как правило, не привлекала. А между тем грубая клевета на Гутенберга, шедшая от созидателей ментелиновской версии — Ментелин был через брак своей дочери основателем фирмы Шоттов, — как месть за родовую обиду была бы объяснимее. Все эти отрывочные сведения ничем не особенны ни для какой эпохи и, кроме как о горячности нрава и о некоем жизненном распутьи, ничего не говорят о человеке. Как изобретатель он выступит лишь в следующем известии — протоколах тяжбы 1439 г. со страсбургскими гражданами братьями Дритцен, сыгравшими в свое время главную роль в крушении костеровской легенды. Протоколы дошли не полностью (в выдержках, с именами судей, опубликованы Шёпфлином в 1761 г., частично же, но дополнительно к Шёпфлину и с факсимиле в 1840 г. Лабордом), без показаний многих свидетелей — их со стороны Гутенберга было 14, со стороны Дритценов 26, но ряд имен совпадает. Они не только отражают некий этап изобретения, но представляют единственное свидетельство о его социальном фоне. Дальнейшие страсбургские материалы сводятся к упоминаниям в списках налогов — винного (весьма значительного) и военного (в начале 1444 г. город готовился к защите от арманьяков — французских наемников, вторгшихся в Эльзас), в 1441 г. — в качестве поручителя при долговом обязательстве за Edelknecht (оруженосец, паж) Йоханна Карле, в 1442 г. — как должник монастыря св. Фомы с поручительством страсбургского бюргера Брехтера. Последняя запись о внесении военного налога сделана 12.III.1444 г. 21 того же месяца работавший для него столяр Заспах (см. ниже), отказавшись от гражданства, покинул город; по-видимому, они уехали вместе, и в сентябре при схватках с арманьяками Гутенберга в Страсбурге не было: его имя в документах (упоминающих ряд участников процесса 1439 г.) не встречается, хотя пострадало предместье Зеленой горы (Grüner Berg), где был монастырь св. Арбогаста, при котором он жил. И в последующие 4 года о нем нет известий, кроме записей монастыря св. Фомы о поступавших вплоть до 1457 г. процентах по взятому им долгу; получение их по 1453 г. включительно регистрировал казначей монастыря Хейнрих Гунтер — имя, которое в ином контексте встретится впоследствии.
Тяжба Йорга и Клауса Дритценов против Ханса Генсфлейша из Майнца, именуемого Гутенбергом, шла о наследстве умершего на Рождестве 1438 г. брата их Андреаса, являвшегося компаньоном Гутенберга по некоему делу и вложившего в него все свое — вряд ли большое — достояние. На этом основании Дритцены требовали, чтобы Гутенберг либо взял их в дело вместо покойного, либо вернул его пай. Встретив отказ, они обратились в суд. Судей занимала имущественная и юридическая сторона дела. Все участники, стараясь сохранить его суть в секрете, выражались неопределенно: Гутенберг обозначал его как свое «предприятие с искусством» — Afentur mit der kunst (kunst обозначало всякое ремесленное уменье), другие — просто werck (дело) или «это». В чем оно состояло, можно заключить лишь из обмолвок свидетелей либо по косвенным признакам. Самое в этом плане важное — показание ювелира Ханса Дюнне, что он три года назад заработал у Гутенберга 100 гульденов «только на том, что относится к печатанию» (was zu dem trucken gehöret). Оно указывает, что Гутенберг в 1436 г. был в Страсбурге, а главное — что он тогда уже полагал что-то печатать, причем в металлической технике (иначе — ненужен был заказ у золотых дел мастера). Из актов неясно, ранее или позднее этого срока он по просьбе Андреаса Дритцена стал обучать его ювелирным работам (упоминается stein bolieren — полировка камней, на которой, по словам Гутенберга, Андреас хорошо зарабатывал). Сколько-то времени спустя Андреас узнал, что у Гутенберга договор со старостой Лихтенау Хансом Риффе о некоем искусстве для Аахенского паломничества, и просил включить его в качестве участника и научить этому искусству. Священник Антоний Хейльман также стал «очень просить» Гутенберга, чтобы он взял его брата, тоже Андреаса in die ochenfahrt zu den spigeln. Так выясняется, что это был договор об изготовлении зеркал (или «зерцал»), Гутенберг сперва отказывал, так как не хотел, чтобы друзья Андреаса завтра сказали, что это шарлатанство (göckelwerk), затем согласился; было составлено и письменное соглашение. В 1438 г. выяснилось, что Аахенское паломничество переносится с 1439 на 1440 г. Цель товарищества отпадала. Но оба Андреаса, узнав, что Гутенберг занимается еще какими-то «искусствами» (которые по договору не был обязан им сообщать), стали настаивать, чтобы он их этим искусствам обучил и взял в компанию, о чем Антонием Хейльманом был составлен новый договор сроком на 5 лет. И опять Антоний «упрашивал» Гутенберга включить в дело и выучить ему Андреаса Хейльмана и снова повторил свое желание это у Гутенберга заслужить (umb in verdienen), что вместе с осведомленностью в деловой стороне предприятия позволяет считать его негласным членом сообщества (Gemeinschaft). Первый договор предполагал то ли равную долю во взносах (а значит, в доходах) Гутенберга и Риффе, то ли две трети Гутенберга и одну Риффе — здесь показания Антония, свидетеля Дритценов Штокара и решение суда расходятся так же, как в отношении доли обоих Андреасов. По изложению судебного решения, составленного на основании контракта, Гутенберг вносил половину, Риффе четверть, оба Андреаса — по одной восьмой общего вклада в дело, что наиболее вероятно; только так Гутенбергу гарантировалось преимущественное право на его «искусство». Но возможно, что это относилось лишь ко второму договору (так оно изложено Штокаром), по которому и тот и другой Андреас обязывались также дополнить свои паи, по версии Штокара — до 500 гульденов, по показанию Гутенберга и священника — до 410 гульденов плюс то ли 75, то ли 85 гульденов платы мастеру за участие в секрете и за обучение. Правда, в связи с этим договором тот же Антоний приводит слова Гутенберга, что «теперь, когда так много оборудования уже имеется и еще делается» (zo vil gezüges do ist und gemäht werde), а паи обоих Андреасов почти полностью внесены, искусство они получат даром. Но это, видимо, касалось уже следующего этапа, относительно которого Гутенберг предложил, чтобы они во всем были равны и едины и чтобы никто от другого ничего не скрывал, потому что Антоний прежде для него так много сделал (sit er jn vor zo vil geton). При этом контракте оба Андреаса не хотели иметь дела с Риффе, так как они все «получили от Гутенберга» (was si hetten das hetten si von Gutenberg wegen), но Риффе в товариществе остался. Намечалось, что сообщество будет жить бурсой, т. е. вместе и на равных основаниях при монастыре св. Арбогаста у Гутенберга. По каким-то причинам вопросу о бурсе и тяжбе придавалось большое значение. Это видно из свидетельств — от Антония Хейльмана, показавшего, что, кроме случая, когда оба Андреаса доставили Гутенбергу полуфудр (ок. 6,8 л.), а Андреас Дритцен подарил еще омен (ок. 1,3 л.) вина и около сотни груш, последний ничего за свой стол не вносил и «с нами бурсы не имел», до Морица Бейльдека, слуги Гутенберга, который утверждал, что бурса должна была начаться после Рождества, как раз когда Андреас Дритцен умер, а до того он, хотя ел у Гутенберга часто, ни гроша не платил. И из вспышки Йорга Дритцена, с угрозами и руганью обвинившего Бейльдека во лжесвидетельстве (что тот обжаловал суду). Из других показаний явствует, что Андреас жил, работал и умер у себя: «бурса», если была (как свидетель Дритценов Штокар утверждает, что, вступив в сообщество, оба Андреаса zu Gutenberg komme zu sankt arbogast, т. e. переехали к Гутенбергу), то вскорости прервалась. Решение судей (12.XII.1439 г.) было в пользу Гутенберга, ибо контракт оговаривал на случай смерти кого-либо из участников в течение договорного срока (Гутенберг говорил Антонию в основном о смерти своей) компенсацию в 100 гульденов для наследников по окончании этого срока, с запретом открывать им секрет производства. Все искусство, оборудование и готовые изделия (alle kunst, geschirre und gemäht werk) оставались собственностью первичных членов товарищества. Договор, который Андреас Дритцен должен был оформить, скрепить подписью и печатью, был обнаружен в его бумагах после смерти; долг, взятый под его поручительство, Гутенберг выплатил ранее. Так как Андреас был еще должен 85 гульденов за обучение, мастер предложил сразу отдать истцам разницу в 15 гульденов, что и было для них результатом суда.
