Михаил Ильинский - Жизнь и смерть Бенито Муссолини
Подписывая пакт Келлога, объявлявший вне закона войну как «инструмент национальной политики», Муссолини продемонстрировал высшую степень политического лицемерия. «Почему не подписать документ, который отпадет сам по себе? За два года я подписал 138 различных международных соглашений, и едва ли стоит артачиться еще из-за одного», — сказал Муссолини и подписал документ, а на следующий день дал установку «армии, флоту и военной авиации сплотиться в единую боевую силу». Вопросы укрепления мира никак не отвечали духу и настроениям дуче.
* * *У Муссолини не было времени лить слезы над убитыми утками, зайцами, более того, он объявил, что охотой и рыбной ловлей, как «бесполезным времяпрепровождением», он не будет заниматься в течение всего своего премьерства (а это означало навсегда). Но все-таки на кабана и горного оленя он выйдет уже осенью 1923 года. Первую половину 1923 года он посвятил упражнениям в дипломатии под фашистский гимн «Молодежь». Дуче решил созвать в Лозанне (Швейцария) конгресс для обсуждения мирного договора с Турцией. Во внутренней политике взялся за парламент, из которого предполагал сделать «тихий, удобный безропотный инструмент», способный бить в литавры по каждому его сигналу или взмаху дирижерской палочки.
В Лозанне Муссолини дал одиннадцать интервью и сделал столько же заявлений для печати, которые были в целом позитивно оценены журналистами. Не «зубоскалил» даже скептик в отношений Бенито Муссолини Эрнест Хемингуэй. Он лишь отметил, что «крестный отец» фашизма судит о журналистике по заголовкам. И если корреспондент не хотел иметь столкновений с телохранителями Муссолини, то ему достаточно было давать обтекаемые заголовки, не говоря уже о тех с оттенками похвалы, что явно могут подходить под настроение этого «нового итальянца».
С парламентом Муссолини разделался без промедления и обиняков. Пообещав депутатам превратить их «унылый зал заседаний» в бивуак для его легионов чернорубашечников, он быстро добился одобрения всех своих действий со стороны палаты депутатов и сената. Вотум доверия был получен «с лету», при первом туре голосований. Против Муссолини выступили только социалисты и коммунисты, но их голоса были легко утоплены в общем «болоте согласия». В сенате, где у фашистов не было ни одного мандата, наблюдалось особое единогласие. 26 противников Муссолини забросали корзинами с ненужными бумагами, а Луиджи Альбертини — издатель «Коррьере делла сера» (все ведущие газеты того времени — «Коррьере делла сера», «Мессаджеро», «Ресто дель карлино» существуют и по сей день. В ноябре 1922 года газета «Пололо д'Италия» перешла к брату Муссолини Арнальдо) привел сенаторов в бешеный восторг словами: «Муссолини спас Италию от социализма, который угрожал поселиться в Альпах и на Апеннинах после Первой мировой войны». Все жали руки новому премьеру и просили его не скромничать, не утверждать, что «фашизм — изобретение только для «итальянского пользования», фашизм — как доброе вино разольется по Европе, по всему миру, отзовется в Индии, Непале, Тибете, откуда заимствованы некоторые символы, знаки и некоторые философские понятия. Муссолини одобрительно молчал, кивал головой и запоминал тех, кто наиболее активно высказывался в его поддержку. У него вырабатывался «метод Нерона»: смотреть якобы влево, а наблюдать, что делается справа. (Этот же «принцип» осмотра залов или комнаты заседаний был характерен для И.В. Сталина.)
Бенито Муссолини понимал, что среди тех, кто особенно громко выступал в его поддержку, могли оказаться карьеристы, авантюристы, политические «громилы», жаждавшие «признания» и «теплых мест». Но с ними приходилось считаться, так как схватки предстояли с открытыми противниками, а не с временными попутчиками, не с криминальными элементами внутри его собственного движения. И он сознательно закрывал глаза на любой акт террора, даже оказывал покровительство нарушителям правопорядка, если они лили воду на его политическую мельницу. Убийство трех членов парламента от оппозиции, нападения на пятьдесят три других парламентария, разгул фашистских молодчиков в Турине, беспорядки в Риме, Милане, Флоренции, Болонье. В среднем пять актов насилия в день, и так в течение года — с ноября 1922 по декабрь 1923 года… Впрочем, точной статистики злодеяний чернорубашечников не велось.
В тот поворотный год Муссолини понял, что открытый атеизм не подходит и даже вреден для общения с массами в условиях Италии. Началась кампания заигрываний с представителями христианских религиозных движений, обещаний поддержки взамен на доброжелательность в отношении фашистов. Муссолини быстро менял маски. Так с 1923–1924 года он уже открыто называл себя глубоко верующим человеком, а фашизм в целом — движением, развивающимся в общем русле укрепления веры в Бога. И это получило ожидавшийся отклик в кругах католиков.
Кардинал Гаспарри, секретарь папы римского Пия XI, был тонким политиком. Он не мог не понимать подлинного смысла заявлений Муссолини, но увидел в дуче будущего властителя судеб в Италии, отдал предпочтение сотрудничеству с фашистами, а не с либералами, консерваторами или другими политическими течениями. Лицо влиятельное в Ватикане, он убеждал понтифика в пользе прямых контактов с Муссолини. А дуче, умевший «выбирать момент», с целью доказать свое лояльное отношение к Ватикану распорядился ввести преподавание религиозных предметов в учебных заведениях всех уровней, запретил оскорбительные («блазфамические» — богохульственные) высказывания в прессе в адрес церкви, главы католицизма и отдельных высокопоставленных священников. Критика дозволялась (умеренная) в отношении дьяконов, «рядовых монахов» и т.д. Ватикан, чтобы отблагодарить Муссолини, выслал из Италии врага фашизма, активного деятеля католического движения священнослужителя дона Стурцо. «Пополари» — католические «народники» были сразу резко ослаблены, а клерикальные сторонники фашизма влились в ряды движения Муссолини. Либералы, попавшие в ситуацию как «кур в ощип», понимали, что их политическое будущее закрыто, солнце закатилось и перед ними — мгла, тяжелый занавес. И они тоже ринулись в ряды фашистов. Но теперь их брали очень выборочно, словно делали отбор среди «перезревших и гнилых помидоров». Либералы «хороши только для томатной пасты», острили в Риме. Пенсионеры пошли в гимназисты.
В прессе воцарилась строгая цензура. Издатели газет и журналов получили приказ посылать копию каждого номера лично премьер-министру, и Муссолини даже однажды заявил, что просматривал 350 получаемых газет.
Это было одним из основных достижений первого года — «примо анно» — фашистского летоисчисления режима Муссолини, начавшегося не с Рождества Христова, а с октября 1922 года, то есть с прихода фашистов к власти в Италии.
