Анри Труайя - Александр II
Тем временем на Дворцовой площади собирался народ. Не знавшие точно, каковы последствия этого безумного преступления, люди плакали и желали видеть монарха. Когда он появился на балконе, воздух огласился громкими криками «ура». Взволнованный, он спустился вниз, вышел из дворца, сел в карету и сделал круг по площади, с трудом протискиваясь сквозь плотную и шумную толпу, а потом вновь, вместе со всей семьей, отправился в Казанский собор, где был отслужен благодарственный молебен перед чудотворной иконой Казанской Божьей Матери. Вечером он записывает в своем дневнике: «Я прогуливался по Летнему саду с Колей и Машей, и в меня выстрелили из револьвера… Промах… Убийцу схватили… Всеобщее сочувствие…»
Санкт-Петербург в тот вечер лихорадило. Улицы были запружены людьми, многие пели «Боже, царя храни». П.И. Вемберг рассказывал, как во время его визита к поэту Майкову в гостиную ворвался Федор Михайлович Достоевский, бледный, с трясущимися руками, и, не поздоровавшись с ними, воскликнул прерывавшимся от волнения голосом: «Стреляли в царя!» (Достоевский, сосланный в Сибирь после раскрытия «заговора Петрашевского», получил разрешение вернуться в Санкт-Петербург в ноябре 1859 года. Пересмотрев в ссылке свои взгляды, он отказался от демократических устремлений и сделался убежденным консерватором, националистом и верующим человеком.) Они вскочили на ноги. «Убили?» – спросил Майков сдавленным голосом. «Нет, к счастью, спасли… Но ведь стреляли… стреляли…»
Вся страна пребывала в таком же оцепенении. Это был первый выстрел, направленный в русского царя. Раз какой-то безумец смог совершить подобное кощунство, отныне все было позволено. После ареста террориста Александр спросил его, не поляк ли он, и тот ответил: «Нет, я русский». Это обстоятельство еще больше изумило императора. Если бы его решил убить поляк в отмщение за страдания своих соотечественников, это было бы еще понятно. Но чтобы русский по крови, вере и традиции осмелился поднять руку на помазанника Божьего – это он отказывался понимать. Ему всегда казалось, что даже те, кто критикует его политику, не теряют из виду почти Божественное величие его назначения. И вот теперь он сошел с пьедестала и встал в один ряд с простыми смертными. Пуля, не попавшая в него, разбила тем не менее символ монархии.
Пытаясь осознать, что же все-таки произошло, он приказал привести во дворец незнакомца, спасшего ему жизнь. Это был бесцветный парень лет двадцати, по фамилии Комиссаров, полуграмотный рабочий-шляпник, прозябавший в нищете – тоже русский, человек из народа. В знак благодарности Александр тут же пожаловал ему дворянство и распорядился выдать значительную сумму денег. Его одели, причесали и начали таскать по театрам и банкетам, докучая ему трескучими патриотическими речами. (Комиссаров погряз в пьянстве, и власти сочли за благо отправить его в провинцию, где он и закончил свои дни.)
Следствие сразу установило личность террориста. Им оказался некий Дмитрий Каракозов, студент, выгнанный сначала из Казанского университета, затем из Московского, в который он вновь поступил в 1863 году. Там он свел знакомство с другим студентом, Ишутиным, который основал подпольную группу под названием «Организация» и маленькую народную школу, где учил детей бедняков принципам безжалостной революционной борьбы. В этой бурлящей среде Каракозов быстро пришел к мнению, что истинным виновником всех несчастий народа является царь. Тот, кто покончит с ним, распахнет перед неимущими врата в социальный рай. В феврале 1866 года он объявил Ишутину и еще четверым своим товарищам, что намеревается убить царя. Те тщетно попытались отговорить его. Одержимый навязчивой идеей, он приехал в Санкт-Петербург, изучил маршруты передвижений императора и 4 апреля занял позицию у выхода из Летнего сада.
Сразу после покушения Александр принял отставку шефа жандармов, старого князя Василия Долгорукова, и назначил на его должность молодого, энергичного графа Петра Шувалова. Должность генерал-губернатора столицы, которую занимал добродушный князь Александр Суворов, была попросту упразднена. Генерал Трепов, руководивший подавлением мятежа в Варшаве, занял пост префекта полиции Санкт-Петербурга. Расследование заговора было поручено Михаилу Муравьеву, прозванному «литовским палачом». Каракозов отказался назвать имена сообщников. Тем не менее полиция выявила и арестовала членов «Организации». Второстепенные персонажи были приговорены к каторжным работам, Каракозов и Ишутин – к смертной казни. В обществе были уверены, что царь, который всегда отменял смертные приговоры, пощадит двух революционеров. И действительно, он согласился заменить Ишутину казнь ссылкой в Сибирь. Тот узнал об этом, когда ему уже готовились надеть на шею петлю. В отношении Каракозова Александр колебался. Терпимость, религиозное воспитание, воспоминания о Жуковском (Жуковский умер в 1852 году в Баден-Бадене) – все это подталкивало его к тому, чтобы помиловать несчастного. Ему, человеку и христианину, претило отвечать злом на зло. Но он не принадлежал себе. Он принадлежал России. Каракозов направил свой пистолет не только на него, но и на всех его предшественников, от Ивана Грозного до Николая I. Подверглись угрозе и оскорблению три века российской истории. Требовалось примерное наказание, в противном случае был бы неизбежен рецидив. Скрепя сердце Александр отказал в помиловании. В детстве Жуковский называл его «свирепым ягненком». Не было ли это правдой?
Каракозов был повешен на гласисе Петропавловской крепости. Перед эшафотом собралась огромная толпа. В Санкт-Петербурге казни не проводились уже много лет, и пришлось вызывать для консультаций палача из Вильно. Каракозов взошел на эшафот, выслушал приговор, опустился на колени, прочитал молитву и совершенно спокойно отдался в руки помощников палача. Вскоре его безжизненное тело покачивалось на веревке.
Но для Александра это дело не было закончено. Наказав виновных, он теперь хотел докопаться до корней зла. Его новое доверенное лицо Михаил Муравьев был убежден, что все несчастья страны исходят из среды интеллектуалов. Ответственным за это, по его мнению, являлся министр народного образования Александр Головнин, который не сумел навести порядок в университетах. По его просьбе царь заменил Александра Головнина на графа Дмитрия Толстого, отличавшегося строгостью. Он также уволил слишком либеральных министров Валуева и Замятнина, назначив на их должности более твердых генерала Толмачева и графа Палена. Как никогда прежде, ему было необходимо окружить себя железной гвардией. В своем послании князю Павлу Гагарину, председателю Совета министров, от 13 мая 1866 года он так определил направления своей новой политики: «Провидению было угодно продемонстрировать России последствия безумных действий тех, кто борется против всего, что для нее свято: веры в Бога, основ семейной жизни, права собственности, уважения к закону и властям. Особое внимание я хочу уделить воспитанию молодежи… Беспорядки более недопустимы. Все главы крупных государственных учреждений должны следить за поведением своих подчиненных и требовать от них неукоснительного исполнения отдаваемых им распоряжений. Дабы обеспечить успех мероприятиям, направленным против пагубных доктрин, подрывающих фундаментальные основы религии, морали, порядка, которые в последнее время получили распространение в обществе, все главы крупных государственных учреждений должны опираться на поддержку консервативных элементов, здоровых сил, которыми, благодарение Господу, еще богата Россия. Эти элементы имеются во всех сословиях, которым дороги права собственности, гарантированные и освященные законом, принципы общественного порядка и безопасности, принципы целостности государства, принципы морали и священная истина религии».
