Светлана Кузьмина - Адмирал Корнилов
Способность эта была уже весьма заметна, когда он командовал кораблём «Двенадцать Апостолов». На корабле всегда было много офицеров, но каждый имел своё место и обязанность с личною по ней ответственностью, и Владимир Алексеевич так умел очертить степень влияния каждого на общий ход какой-нибудь работы, что никто не вмешивался в распоряжение другого, но все действовали и помогали друг другу… Владимир Алексеевич следил сам за распоряжениями офицеров на верху и в деках, во время тревоги, так же как он следил и за самым старшим офицером, осматривая ежедневно корабль с юта до киля. Он входил во все подробности обязанностей каждого, но никогда не терял общего из вида и учил тому же своих офицеров… Во время учений, после каждой работы он призывал на ют поочерёдно офицеров, сделавших ошибки, и объяснял каждому каким образом можно скорее достигнуть совершенства и избегнуть упущений. Его система была: учить матросов в то же время быстрой и правильной работе, и не раз он говорил, что ошибаются те, которые учат сначала правильности и думают достигнуть со временем скорости, ибо матросы, привыкнув делать медленно, никогда уже не приобретут быстроты в работе. На вахте он никогда не вмешивался в распоряжения вахтенных начальников и предоставлял им свободу управления парусами днём и ночью… но ни одно упущение на вахте не оставалось без замечания, и для многих служба на «Двенадцати Апостолах» была суровою школою. Иногда Владимир Алексеевич призывал в каюту сменившегося с вахты офицера и объяснял ему его ошибки; тогда слова его походили более на советы любящего наставника, чем на выговор строгого капитана… Когда он замечал, что упущения происходят от ложного взгляда офицера на свои обязанности, то старался победить заблуждение доказательствами разума; с этой целью он перевёл на русский язык главу «О лейтенанте» из английского регламента и «О вахтенных и субалтерн-офицерах» — из французского регламента, и передал перевод офицерам «Двенадцати Апостолов» вместе с инструкциями своими. Но когда он видел, что от упущения могут быть вредные последствия, то отдавал приказ и требовал безусловного исполнения своей воли.
При такой системе немудрено, что корабль быстро шёл к цели — быть образцовым; при этом надо заметить, что Корнилов был враг всяких подготовлений и фокусов…
Ничто, однако же, не обращало на себя столько внимания Владимира Алексеевича, как готовность корабля к бою, и каждый день, кроме ежедневных одиночных учений, производилась на корабле тревога с 4-х до 5 1/2 часов пополудни. Тут всё делалось методически, постепенно, всё совершенствовалось и приспособлялось к бою, и едва ли существовал в то время корабль, на котором в такой мере, как на «Двенадцати Апостолах»… соединялись бы вместе: умение и быстрота заряжания, верность прицеливания, скорость подачи картузов, правильность вызова абордажных партий и удобство всех приспособлений к бою… Переводя на русский язык английское артиллерийское учение, Владимир Алексеевич применил его к делу на «Двенадцати Апостолах», совершенствуя в течение пяти кампаний и извлекая из опытов различные присобления к бою. Впоследствии… по Высочайшему повелению, напечатана книжка «Артиллерийское ученье» [54], познакомившая весь флот с новым способом обучения действию орудиями, который уже был блистательно приложен к делу на «Двенадцати Апостолах»».
Для проверки знаний артиллеристов он разработал специальный вопросник, охватывавший различные аспекты устройства материальной части артиллерии, её применения. К обучению артиллеристов Корнилов привлекал не только артиллерийских, но и строевых офицеров, строго разграничив между ними круг обязанностей, которые они должны были исполнять. «Я находил всегда выгодным, — писал он, — артиллерийским офицерам подчинять одиночные учения, от которых флотские офицеры освобождались. Выгода такого порядка в моих глазах состояла в том, что одиночные учения, составляющие основу артиллерийского дела, производились под руководством одного постоянного, и притом специального лица». Общие же корабельные учения производились под наблюдением строевых офицеров. Руководил этими учениями командир корабля. «Все общие учения, — писал Корнилов, — производятся по назначению командира, в его присутствии или в присутствии старшего офицера, и причём обязаны находиться все офицеры… Командир составляет расписание, которое и даёт старшему офицеру для руководства. Кто же лучше командира может рассчитать, какое учение когда потребно команде? За действие её он отвечает своей честью и своей жизнью».
…Из письма В.А.Корнилова М.П.Лазареву:
«1 мая 1846 г., Севастополь.
…Посылаю также моё «Артиллерийское ученье»; я его пересмотрел, исправил и сомнительные статьи проверил с присланными английскими оригиналами, которые позвольте задержать на время… Извините, Ваше Высокопревосходительство, что я представляю Вам труд мой неоконченным, но Вам известно, что переписывать и чертить здесь так не могут, как у Вас, и что если что поручено кому от Вас, то оно несравненно лучше и с большим удовольствием исполнится. Мне очень будет жаль, если эта записка не дойдёт до нашего генерал-адмирала; я уверен, что она может принести пользу артиллерии нашего флота, ибо составлена добросовестно, а проверена опытом!..
Благодарю Вас за пансион. Поздравляю с возвышением Путятина и Истомина, ведь это ученики Вашего Высокопревосходительства! Назначение Истомина флигель-адъютантом должно смирить все пустые толки насчёт его промахов при Великом Князе. Корабль мой вооружается. 15–го по заключении контракта насчёт библиотеки выйду в море. Мне весьма желательно увидеть картины Айвазовского, особенно Одессу, где изображён «Двенадцать Апостолов»… Надо бы задать ему хороший сюжет! Ваше Высокопревосходительство вряд ли будете, впрочем, может быть, не соберётесь ли Вы в Ростов, куда Вы, кажется, хотели пробежать нынешним летом. Сейчас у меня был Вигель; в 2 часа я еду с ним по достопримечательностям города, большой говорун и для меня человек интересный, ибо был в Сибири во время губернаторства моего незабвенного для меня старика…[55]
Самое странное, что генерал Берх нашёл средство наградить у меня же на корабле своего фаворита Аронова, когда я об нём ни письменно, ни словесно не объявлял ничего. Простите мне мою откровенность, но эта мелочь до того меня огорчила, что я при всём желании не прибавлять Вам беспокойства не мог воздержаться.
Душевно преданный В. Корнилов».
Помета М.П.Лазарева: «Ответил 6 мая».
