Григорий Речкалов - В небе Молдавии
- Вылазь быстрее! - укрывая самолет свежесрубленными ветками, торопил он. - Того и гляди, "юнкерсы" припрутся, - и, осматривая рваные крылья, качал головой: - Ну и ну, где это тебя так изрешетили?
Я старался выяснить толком, что же тут произошло.
- Врасплох нас застали, вот что! - зло проговорил Богаткин, - По тревоге-то всех нас подняли, а вот аэродром с воздуха прикрыть, хоть бы звеном, никто не сообразил.
Оставив избитую "чайку" техникам, я побежал отдавать пакет по назначению. Вид завалившейся от взрыва землянки, искромсанного, с черными язвами ожогов аэродрома, едкий запах горелого металла и резины двух обуглившихся "мигов" - все теперь болью и ужасом отзывалось внутри. Я то и дело оглядывался по сторонам.
Впереди, у самолета, остановилась полуторка. Из нее выскочил невысокий летчик в порыжевшем реглане. Я узнал младшего лейтенанта Семенова. Крикнув что-то техникам, он с лихорадочной поспешностью стал натягивать парашют.
- Что случилось, Женька? - спросил я. - Куда ты?
- В Пырлицу. Мы там в засаде дежурили и не знали, что война. Фигичев прислал сюда. Ух, на границе страшная пальба! Земля гудит! Вот и спешу, сюда перелетать будем. Атрашкевич приказал.
- А где капитан?
- Вон, около "мига", - указал он в сторону речушки.
Проводив взглядом оторвавшийся от земли истребитель, я заторопился к Атрашкевичу напрямик через летное поле.
Противоречивые, спутанные мысли захлестнули меня. С одной стороны, я горел желанием испробовать свои силы в настоящем бою. Манила легкость побед, знакомая по книгам, кинофильмам. Действительность, когда я столкнулся с ней воочию, оказалась совсем иной. Здесь, на аэродроме, я увидел то, чего нельзя было и предположить. Война дохнула огнем в лицо, и страх, как холодок, зябко скребся в душе. Нет! Страх уже повис над головой...
Вначале я увидел бегущего в мою сторону человека. Он отчаянно махал руками. Потом донесся призывный крик. Я растерянно оглянулся по сторонам и с удивлением обнаружил, что людей с аэродрома словно сдуло. В звенящей тишине наплывал откуда-то непонятный гул. Я повернулся в том направлении, и... к горлу подкатил удушливый ком: из-за кучевого облачка прямо на меня выплывали звено за звеном черные силуэты бомбардировщиков, а над тем местом, где стоял четырехмоторный великан "ТБ-3", дробью рассыпались очереди двух пар длиннотелых "мессеров".
В тот момент, когда я, как от удушья, хватал воздух, земля качнулась. Я кинулся туда, где только что был человек. При каждом близком разрыве земля на мгновение уплывала из-под ног. Ощущение собственного веса утратилось; казалось, я бегу, перебирая ногами в пустоте. Меня обдало чем-то палящим, я споткнулся. Рядом - мертвый красноармеец. Лица не видно. Затылок разворочен осколком. Примятая трава и земля под головой в лужице крови. Позднее я узнал: то был авиамоторист Вахтеров. Но в этот момент ужас бросил меня вперед. Грохот и треск оглушали. Опять не хватало воздуха. Чьи-то сильные руки внезапно стиснули, свалили меня. Я брыкнулся и обмяк. По телу забарабанили комья земли. В горле запершило от чего-то горько-кислого, прелого.
- Дурья голова! Соображать надо, - послышался сердитый голос. - Убьют ведь!
В воронке, приподняв голову, лежал Атрашкевич и хрипло считал:
- Семь... девять... двенадцать... - лицо и руки у него были в черноземе. - Эх, черт, заправить самолеты нечем...
Я скосил глаза в ту сторону, куда смотрел капитан, и холодная испарина выступила на лбу: пятнадцать косокрылых "хейнкелей" заходили на повторное бомбометание. Они летели на малой высоте, и видно было, как из открытых люков пригоршнями вываливались смертоносные семена. Они сыпались прямо на нас, заглушая все шумы своим страшным свистом. И, казалось, нет от них спасения.
"Хейнкели" бросали теперь некрупные бомбы, но зато в большом количестве, норовя попасть в самолеты, в людей.
Я инстинктивно втянул голову в плечи, плотнее прижался к дну неглубокой, влажной ямы, зачем-то заткнул уши и ждал...
И снова заухала, конвульсивно вздрогнула земля.
Последними, полого спикировав, еще раз прострочили по "ТБ-третьему" "мессершмитты". И, как бы любуясь работой двухмоторных собратьев-громил, "пробрили" через весь аэродром. Впрочем, любоваться было нечем: кроме убитого солдата и продырявленного бомбардировщика, "хейнкелям" не удалось поразить больше ничего. Но аэродром они основательно поковыряли.
- Ну вот, теперь долго будешь помнить свое первое крещение под бомбежкой, - отряхиваясь от земли, улыбался Атрашкевич. - Каждому, брат, страшно. И тебе, и мне. Но голову терять нельзя. Запомни - от бомбы не бегают, - и, шагая к своему истребителю, спросил: - Ты ко мне?
Я вытащил из планшета пакет. Атрашкевич, прочитав, недовольно передернул плечами: - Передай Матвееву, что из дивизии никакой задачи на подъем дежурных истребителей не ставилось, было приказано только рассредоточиться и ждать распоряжений. При первом налете наши ребята взлетали под бомбами и сбили четыре "юнкерса". Одного завалил младший лейтенант Суров. Геройски дрался. Если бы не проклятый ас. Мы за смерть Саши этого капитана прямо над аэродромом спустили на парашюте: От бомб сгорело три "мига". Бензин еще не прибыл. Для взлета и посадки пригодная полоска есть, а остальное, - он указал на вновь оживший аэродром, - за ночь подлатают.
Со стороны города на аэродром спикировали истребители.
- Стой, куда ты! Это же свои, Фигичев из Пырлицы, - и, посмеиваясь над моей прытью, Атрашкевич дружелюбно заметил: - Ну и трусишка же ты, однако. Впрочем, к этому не сразу привыкнешь. Но надо. Иначе смерть.
Вскоре я был среди товарищей. От них узнал о первых часах войны и о смерти Саши Сурова. Моя "чайка" с аккуратно залатанными пробоинами уже стояла на взлетной полосе. Жаль было расставаться с друзьями, но что поделаешь - война.
Возвращаясь назад, пролетел над вокзалом. Атрашкевич говорил, что наши семьи будут отправлять в тыл. На путях несколько разбросанных взрывами вагонов и никаких признаков погрузки. "Должно быть, уже отправили". Полетел вдоль железной дороги. В душу закралась тревога: ни одного эшелона на восток.
На аэродроме меня встретила печальная весть: Пал Палыч и Коля Яковлев с разведки не вернулись.
Позже от Крюкова мы узнали подробности этого вылета. Для него тот злополучный вылет и первый день войны запомнился на всю жизнь. Мог ли он когда-нибудь подумать, что его, имевшего всего два самостоятельных полета по кругу на новом истребителе "МиГ-3", пошлют сразу на боевое задание? Да еще какое!
А было это так.
Утром, по тревоге, почти все летчики вылетели в Бельцы. В лагерях остались лишь те, кто совсем не летал на "мигах".
Пал Палыч бродил некоторое время по опустевшей стоянке. Его командир, капитан Солнцев, еще в пятницу улетел на базовый аэродром, попросив Крюкова последить за порядком в эскадрилье, и остался в городе на воскресенье. Так случалось частенько.
