Александр Родимцев - Под небом Испании
Всю ночь ждала Франческа Мигеля, но он не вернулся.
Офицер, взятый разведчиками в плен, дал ценные показания. Они многое прояснили в обстановке. На следующий день, едва первые лучи, словно клинки, проткнули еще холодное небо, первый эшелон бригады вырвался вперед и с ходу атаковал здание телеграфа. В это же время со стороны Галапагар 12-я и 14-я интернациональные бригады в тесном взаимодействии с танкистами, при поддержке артиллерии и авиации перешли в атаку на Лас-Росас и Махадаонда.
Один танковый батальон вырвался стремительно вперед, проскочил в населенный пункт и вступил в бой за здание телеграфа. В девять часов утра было уже получено донесение от командира батальона: «Телеграф удалось захватить. Взято много оружия, есть пленные. Прошу прислать людей, подбросить боеприпасы».
Когда Листер читал донесение, лицо его расплылось в довольной улыбке. Молча Листер поднял трубку телефона и быстро передал комиссару, что «смелые, решительные воины двух пехотных батальонов овладели зданием телеграфа, захватили большие трофеи, пленных». О победе Энрике приказал рассказать всем бойцам бригады.
На наблюдательном пункте на радостях собралось много офицеров. Прибыл комиссар бригады Сантьяго, начальник штаба Родригес. Все были рады первому успеху, шумно обсуждали проведенную операцию. Каждый хотел сказать что-нибудь хорошее о командире или комиссаре батальона. Но за разговорами забыли о донесении, в котором наступавшие просили о поддержке.
Пришлось нарушить оживление. Я подошел к Листеру и высказал ему свое мнение: пока мятежники не разобрались в обстановке, следует подтянуть третий и четвертый батальоны. Листер согласился и тут же отдал приказание начальнику штаба готовить второй эшелон и резерв для развития успеха. А сам решил съездить в здание, отбитое у врага, чтобы лучше ознакомиться с обстановкой. Поехал с ним и я.
Добраться до первого батальона было трудно. Машиной не поедешь – в небе постоянно висят истребители мятежников. Вражеские летчики охотились не только за легковыми автомобилями, в которых ездили командиры, но и обстреливали из пулеметов солдат, собиравшихся небольшими группами, грузовики, повозки. Пешком идти далеко, а нам надо было попасть в здание телеграфа как можно быстрее. Пока мы радовались первой победе, мятежники начали подтягивать для контратаки марокканскую пехоту, танки. Следовало торопиться и нам. Хотя Листер не любил ездить верхом, его все же убедили, что самый надежный транспорт сейчас – верховая лошадь.
Ближайшей лощиной мы могли быстро добраться до передовой незамеченными.
Наконец лошадей оседлали. Листер подал команду, и мы тронулись. Около пятисот метров ехали оврагом, потом он кончился, и перед нами открылось ровное место. Узкой ленточкой по полю вилась полузаросшая тропинка, проложенная когда-то мулами. Договорились, что по открытому участку поедем друг за другом на дистанции пятьдесят-сто метров. Но как только перешли на галоп, лошади, очевидно привыкшие к табуну, не пожелали идти друг за другом. Все наши старания обуздать непослушных коней ни к чему не привели. Лошади делали все по-своему. Словом, и смех и грех. Скачем мы вчетвером галопом бок о бок, а самих смех разбирает: словно на ипподроме идем, соревнуясь друг с другом. Естественно, до добра это не могло довести. Скоро нас заметили. В небе появились вражеские истребители. Первый раз они пролетели над нами, но почему-то не обстреляли. Сделав разворот, самолеты повернули навстречу нам. Шум моторов напугал лошадей, и они еще теснее стали жаться друг к другу. «Ну, вот сейчас и крышка», – подумал я. И в тот момент, когда самолеты приблизились, я резко приостановил коня и сделал разворот влево. Остальные кони тоже помчались влево. Очереди, пущенные вражескими летчиками, прошли мимо нас. Самолеты быстро вернулись и снова зашли для атаки. И опять тем же маневром, только теперь в правую сторону, нам удалось уйти от стервятников. Играть в прятки становилось опасно. Листер повернул в овраг. Здесь мы спешились и договорились, что оставшийся открытый участок преодолеем по одному короткими перебежками. Первым поднялся Энрике. Едва он проскочил десять метров, как перед ним бурунчиком вздыбилась пыль, поднятая пулеметной очередью. Командир бригады упал. Потом поднялся, снова побежал. Следом за ним вскочил я. И опять такая же чехарда. Скачок на десять-пятнадцать метров – и падаешь на землю. Над головой свистит пулеметная очередь. Поднимаешься, бежишь следующие десять метров. Потом снова слушаешь свист пуль. Пока мы добрались до переднего края, а это было в каких-то трехстах-четырехстах метрах от оврага, с нас сошло двадцать потов.
В траншее, куда мы свалились, сидели оставшиеся в живых солдаты первого батальона. Разместившийся поблизости пулеметный расчет деловито свертывал свое хозяйство, собираясь отходить в тыл. Командир батальона кубинец Альберто Санчес, растерявшись от неожиданного появления Листера, отвел в сторону глаза и на вопрос, почему бегут пулеметчики, нехотя ответил: «Пулеметы вышли из строя». Офицер, прискакавший с нами, быстро осмотрел один пулемет, поставил его на бруствер и, вставив в приемник ленту, выпустил в сторону мятежников длинную очередь.
– Ну что, стреляет? – сурово посмотрел Листер на испуганного командира.
– Вроде бы, – промямлил тот.
– Не вроде, а прекрасно стреляет. Занимайте позицию. И чтобы впредь я вашу фамилию встречал только в списке награжденных.
Офицер, засуетившись, поднял своих солдат и стал отдавать распоряжения. Листер еще с минуту смотрел на молодого командира и неожиданно улыбнулся: «Ничего, это с годами проходит».
Кое-как, где ползком, где перебежками добрались мы до здания телеграфа. Сразу же разыскали командира батальона. Он еще находился под впечатлением победы и мало заботился о предстоящей обороне. Система огня была не организована, солдаты группами сидели в разных концах здания: кто открывал консервы и собирался трапезничать, кто рассказывал смешные анекдоты, а кто и просто спал, уютно привалившись к стенке.
Во дворе здания мы увидели большую группу солдат и офицеров, скорбно столпившихся возле двух трупов, накрытых синими одеялами.
– Кто? – тихо спросил я у знакомого сержанта-разведчика.
– Эх, – только и смог выдохнуть он. – Они так любили друг друга.
Сержант рассказал мне о случившемся. Когда наши войска ворвались в здание телеграфа, разведчики, хорошо знавшие дорогу, бросились искать следы Мигеля, прикрывавшего ночью их отход. Впереди бежала Франческа. Пули ее обходили. Три марокканца, попытавшиеся захватить ее живьем, пожалели об этом. Меткими выстрелами Франческа уложила их на месте. Она первой ворвалась в здание телеграфа. В дальнем углу двора, в полуподвальном помещении, закрытом решетчатой дверью, девушка увидела своего друга. Он лежал на полу в полубессознательном состоянии. Когда подошла ближе, от ужаса на мгновение закрыла глаза: фашисты отрубили пулеметчику ступни ног и кисти рук. Но он еще был жив. Франческа дернула дверь, и огромный столб дыма и огня поглотил девушку. На взрыв прибежали разведчики. Но они уже ничем не могли помочь ей. В пудренице Франчески нашли короткую записку: «Я поняла, что мое место с коммунистами. Раньше я ошибалась, ты был прав, Мигель».
