Дмитрий Шепилов - Непримкнувший
Тем самым всякая творческая полемика на демократических началах здесь исключалась, и композиторам в императивном порядке предписывались такие эстетические и творческие нормы, которые всегда должны быть предметом свободной демократической дискуссии. Императивность подкреплялась соответствующими организационными мерами.
Такой же политический характер и аналогичные политические обвинения содержали принятые до этого постановления ЦК по литературе, драматургии и кино.
В те же годы и месяцы Агитпроп работал и над подготовкой присуждений Сталинских премий за работы в области науки, изобретений, литературы и искусства.
Официально порядок подготовки здесь был таков: кандидаты на Сталинскую премию выдвигались государственными и общественными организациями, а также отдельными учеными, литераторами, работниками искусств. Затем выдвинутые кандидатуры обсуждались общественностью. С учетом материалов обсуждения Комитет по Сталинским премиям тайным голосованием принимал решение по каждой кандидатуре. После этого все материалы поступали в Агитпроп ЦК.
Агитпроп давал свое заключение по каждой работе и каждому кандидату, составлял проект постановления Политбюро (Президиума) ЦК и направлял все материалы Сталину.
Но до этого у Андрея Александровича Жданова тщательно обсуждалось и взвешивалось каждое предложение. Мы обсуждали вышедшие за год художественные произведения. Просматривали некоторые кинокартины. Председатель Радиокомитета Пузин организовывал в кабинете Жданова прослушивание грамзаписей симфоний, концертов, песен, выставленных на премию.
Андрей Александрович очень детально и всесторонне оценивал каждое произведение, взвешивал все плюсы и минусы. Мне было приятно сознание того, как глубоко, своеобразно разбирался он в сложных и тонких вопросах науки, литературы, искусства.
Обсуждение представленных работ в Политбюро проходило обычно в рабочем кабинете у Сталина. Кроме членов Политбюро присутствовали президент Академии наук А.Н. Несмеянов, генеральный секретарь Союза писателей А. Фадеев или его заместитель Константин Симонов, руководители ведомств искусств и кинематографии С.В. Кафтанов и И.Г. Большаков, а когда рассматривался вопрос о Сталинских премиях в области изобретений, то приглашались заинтересованные министры.
Заседания по всем этим вопросам проходили очень живо и интересно. И время для обсуждения вопросов о Сталинских премиях отводилось необычно для работы Политбюро щедро. Так, например, у меня сохранились заметки о заседаниях Политбюро в 1949 году по Сталинским премиям за произведения 1948 года. Заседание у Сталина для обсуждения предложений в области литературы состоялось 19 марта. Оно началось в 22.00 и закончилось в 23.50. Через 3 дня — 22 марта — рассматривались предложения по научным трудам. Заседание началось в 23.00 и закончилось в 00.35. Более четырех часов — с 22.00 до 2.05 утра — длилось заседание 31 марта, на котором рассматривался вопрос о премиях за научно-технические изобретения.
Сталин приходил на заседания, посвященные присуждению премий, пожалуй, наиболее подготовленным из всех. Он всегда пытливо следил за выходящей социально-экономической и художественной литературой и находил время просматривать всё, имеющее сколько-нибудь существенное значение. Причем многочисленные факты убеждали, что все прочитанное ложилось у него в кладовые мозга очень крепко и со своими своеобразными оценками и характеристиками.
«Толстые» литературно-художественные журналы «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Звезда» и др., научные, гуманитарные «Вопросы философии», «Вопросы экономики», «Вопросы истории», «Большевик» и прочие он успевал прочитывать в самых первых, сигнальных экземплярах. Как-то во время одной из наших бесед со Сталиным по вопросам политической экономии академик П.Ф. Юдин спросил его с удивлением:
— Товарищ Сталин, когда вы успеваете прочитывать столько литературы?
Лукаво ухмыльнувшись, Сталин сказал:
— А у меня есть контрольная цифра на каждый день: прочитывать ежедневно художественной и другой литературы примерно 300 страниц. Советую и вам иметь контрольную цифру на каждый день.
В результате Сталин не раз сажал в лужу и работников Агитпропа, и писателей, и членов Политбюро ЦК.
Так, на одном из заседаний Политбюро, при рассмотрении вопроса о Сталинских премиях за произведения художественной литературы, Сталин, обращаясь ко мне, сказал:
— Вот в начале прошлого года в «Звезде» была опубликована повесть (он назвал автора и заглавие). По-моему, хорошая повесть. Почему она не выдвинута на премию? (Общее молчание.) Вы читали её?
Я:
— Нет, не читал.
Сталин:
— Да, я понимаю. У вас нет времени. Вы заняты. А я прочел. Кто читал?
Общее молчание.
Сталин:
— А я прочел. По-моему, можно дать вторую премию.
Таких неожиданностей в ходе заседаний было немало.
Эстетические взгляды Сталина были противоречивы. Иногда он предъявлял очень высокие требования к художественной форме и высмеивал попытки протащить на Сталинскую премию произведение только за политически актуальную фабулу. Но нередко он сам оказывался во власти такой концепции: «Это вещь революционная», «Это нужная тема», «Повесть на очень актуальную тему». И произведение проходило на Сталинскую премию, хотя с точки зрения художественной формы оно было очень слабым.
Так, например, Сталин поддержал предложение о присвоении Константину Федину 1-й премии за романы «Первые радости» и «Необыкновенное лето». Но он всё же сделал замечание: «Местами больше походит на хронику, чем на художественное обобщение».
Когда обсуждался вопрос о премировании пьесы А. Корнейчука «Макар Дубрава», были высказывания такие: повесть очень современна, Макар Дубрава — это настоящий советский шахтер…
Сталин:
— Мы обсуждаем вопрос не о том, кто Макар Дубрава — шахтер или не шахтер, пролетарского он происхождения или нет. Речь идет о художественных достоинствах пьесы, создан ли художественный образ советского шахтера, ведь это решает дело.
При обсуждении премий по искусству кто-то из присутствующих упомянул о балете А. Глазунова «Раймонда». Председатель Комитета по делам искусств П. Лебедев очень неловко выразился, что у балета «средневековый сюжет». Сталин сейчас же очень зло высмеял такую постановку вопроса:
— А разве «Борис Годунов» и многие другие великие произведения написаны не на «старые сюжеты»? Почему в Комитете по делам искусств такие примитивные взгляды?
Вообще Сталин по разным поводам многократно подтрунивал над высказываниями, что писатели заняты «поиском тем», что такой-то писатель поехал в «творческую командировку» для выбора темы романа или «сбора материала» для повести.
