Игорь Оболенский - Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия
Разумеется, чувствую себя ужасно. За последние три года перенесла два инсульта, один инфаркт. Недели две назад лопнула какая-то сосудина, только-только вышла из больницы.
Почему ко мне такое отношение? Не знаю. Я ведь не занимаюсь сегодня никакой общественной работой. Решила, что с меня хватит. Не принадлежу ни к какой партии, политиканством не занимаюсь. Хотя раньше была очень активным общественным деятелем. За это меня и упрекают. Мол, в советское время вы были великой и вам все легко давалось, а теперь посмотрите, как люди живут. Но иначе, наверное, нельзя — народ возмущен.
Как-то местное телевидение делало обо мне передачу и устроило на улицах блиц-опрос. Не знаю, может, нарочно так получилось, но обо мне говорили только гадости. Это было настоящее издевательство. Убийство! А я ничего не могу сделать, не могу спастись. Дети сказали: «Мама, ну и пусть, что нет денег. Выплатим как-нибудь за квартиру. Не проси больше ничего!»
Я рада, что пережила это время. Мне очень помог мой сын. Он человек очень верующий. Сказал мне, что я никого не должна ругать — ни время, ни власти, ни людей. Что эта боль сладка. Сын написал в газету статью «Сколько стоит Вия Артмане?» Он хорошо пишет. Поднял большой шум, навлек на себя массу гнева. Все стали возмущаться — как это так, сын решил заступиться за маму. А он просто призвал опомниться.
Да, я была депутатом Верховного Совета. Но ведь благодаря этому сотни людей получили квартиры. Я считала себя обязанной помогать людям. Иначе зачем меня было выбирать? Полтеатра живет моей заботой. Думала, что добрые дела как-то отзовутся. Ничего подобного!
Но, наконец, моя голгофа завершена. На семидесятом году жизни. Я начинаю все заново. Самое главное, что я успокоилась. Съездила к пастору и получила удовлетворение, духовную защиту. Не могу простить себе только одного, что позволила себе страшную бестактность — показала, как мне больно.
Никогда в жизни не позволяла себе этого. Сколько раз было тяжело, больно, но я все равно улыбалась. А здесь не выдержала. А люди не любят, когда сильного человека вдруг видят оскорбленным. Не могут этого понять. Актрису хотят видеть только счастливой, красиво одетой, беспечной, словно у нее шесть служанок. У меня же никогда ничего подобного не было. Я всегда сама вкалывала.
Последнее время стала получать много писем из разных городов России, даже из Воркуты одно пришло. Пишут молодые люди. Я и не думала, что обо мне кто-то помнит еще. Я начала наконец-то улыбаться. Это важно. Особенно после последнего приступа, когда ко мне даже родных не пускали. Но ничего, с божьей помощью и благодаря духовной поддержке людей поправилась. Бог с ними, с деньгами. Хотя они мне и были необходимы…
У меня есть помощники — зять с дочерью, сын. Они еще люди сильные, молодые. Я чувствую себя защищенной. И не обиженной. Когда ко мне подходят и спрашивают, как поживаю, я неизменно отвечаю: «Спасибо, очень хорошо». Главное, что я жива и здорова.
Жизнь-то не была легкой. Семья, дети, постоянные перелеты-переезды, съемки, театр. Но, с другой стороны, это и прекрасно! Наверное, Нечистому, пытавшемуся одолеть меня, это не нравится. Но хватит с него. Пусть уже от меня отстанет!
Артмане, которая до этого словно всматривалась в саму себя (причем в буквальном смысле, так как наши глаза встретились, кажется, всего пару раз) опустила взгляд на столик и задержала его на чашке кофе. Разумеется, он уже остыл. Но Вия Фрицевна все равно сделала пару глотков, наверное, и не заметив того, что напиток холодный.
— Вчера я сходила в храм Христа Спасителя. Помолилась. Так радуюсь за Россию, что вы искупили великий грех и восстановили храм. Мне там налили святой водички, я ею умываюсь, пью ее.
Верю, что Россия еще оживет. Может, я и наивная. Но актеры вообще наивные. Самое главное — уметь прощать. И наших латышских стрелков тоже надо простить. Они — воины, исполнявшие волю вождей, которым верили.
В позапрошлом году, возвращаясь с кинофестиваля в Анапе, я со своей 10-летней внучкой на один день заехала в Москву. Она сказала: «Бабушка, единственное, что я хочу увидеть в Москве — это театр мумии». Я удивилась. А она пояснила, что имеет в виду Мавзолей Ленина.
Отправились мы с ней на Красную площадь. Подходим к мавзолею — очереди нет. Я забыла сдать в камеру хранения фотоаппарат полароид и прямо с коробкой прошла. Молодой солдат, стоящий на входе, был достаточно хорошо воспитан и не стал обыскивать меня. Хотя я могла в коробке из-под фотоаппарата пронести взрывчатку и взорвать все.
Остановились мы возле Ленина, и внучка удивилась: «Смотри, у него борода растет!» Стоим мы возле гроба, а я вдруг вспомнила, что у меня под кофтой болтается фотоаппарат. Вышла из мавзолея и засмеялась. А внучка меня отругала: «Нельзя смеяться, все-таки покойник».
Я думаю, что после восстановления храма Христа мумия должна быть похоронена. Ее надо приютить. Здание мавзолея может остаться, если кому-то нравится. Мне кажется, что когда мумию захоронят, русскому народу станет лучше. Он заживет по-настоящему, потому что заслужил это. У меня такое ощущение. По крайней мере хочется так думать. В этом покаянии, по-моему, есть какой-то божий секрет.
Во время службы в храме Христа я поставила всем своим свечки. Когда вышла на улицу, поменяла латвийские деньги, которые у меня были, и раздала нищим. Всем-всем…
Я раньше часто бывала в Москве. На всяких торжественных встречах. Мне даже в Кремль без пропуска разрешали проходить. Он у меня был, лежал в кармане, но охранник почему-то не спрашивал его.
Меня ведь называли любовницей Брежнева. Говорили, что у меня к нему есть прямой телефонный провод. Я на такие слухи реагировала со смехом. Мне говорили: «Знаешь, а ведь Брежнев — великий бабник!» На что я отвечала: «Разве? А мне так не показалось. По-моему, шикарный дядька!»
Теперь это тоже пытаются вменить мне в вину. Ну в чем я виновата, что родилась счастливой? Никому вреда не делала, ничье место не занимала. Ну и ладно, что выгнали из квартиры, другую найду. Я же в своей республике живу в конце-то концов!
Мне ведь предлагали переехать в Москву. И какая же я была мудрая, что не согласилась. Здесь бы я была одной из, а в Латвии я — единственная. Хотя сейчас мне не хватает простора Советского Союза. Нет того зрителя, ради которого я работала, говоря себе, что представляю Латвию. В России я гордилась, что латышка. Была счастлива, когда меня просили что-нибудь прочесть на латышском. Этого мне, конечно, не хватает. Но я имею право находиться среди вас. Хотя бы потому, что я ваш друг.
Губы актрисы вновь задрожали. Взяв из вазочки, наверное, уже третью салфетку, она начала сворачивать из нее какие-то сложные фигурки, вновь перестав обращать внимания на меня.
