Юрий Комарницкий - Старший камеры № 75
Объяснять подробно не имело смысла. Меня избивали казахи. В их знании русского языка на первом плане стоят слова: «началь ник», «водка», «деньги», «баба».
Я упал, обхватив руками колени, защищая из последних сил область живота. Еще через десять минут меня волоком утащили обратно в камеру и полуживого бросили на деревянный настил. Уже толком ничего не воспринимая, я провалился в забытье.
На следующий день меня бросили в камеру, где находился Шурик. В камере скопилось много народа, оправдывая пословицу, что божьи места пустыми не бывают.
Шурик лежал на спине и стонал. Удивительно, что на его лице синяки почти не проявились. Но когда он снял брюки и рубашку, я увидел, что на его теле нет живого места. Грудная клетка, спина, живот, руки и ноги напоминали один огромный кроваво-фиолетовый синяк. На моем теле синяков было меньше, но лицо было обезображено до неузнаваемости: выбитые зубы, сломан носовой хрящ, вместо глаз — щели. Но все это были физические увечья. Что касается моральных страданий, они были невыносимы.
На «химии» нам предстояло пробыть около года. Теперь же за покушение на «власть» нам грозило по пять лет. Если взять оставшийся год, получается до 6 лет строгача.
Шурик Кузьмин не находил себе места. Он был гораздо моложе меня. Он жаждал любви, которой в его жизни не было. Он находился в местах лишения свободы с 15 лет. В то время ему было 22 года. Здоровый, атлетического сложения русак, он обладал неплохой эрудицией, и блатное поведение во многом у него было напускным. Адаптация в колонии возможна только при взятии на вооружение насилия. Интеллектуальные, неиспорченные люди очень быстро попадают в разряд гонимых. Добрые поступки утрируются и расцениваются как слабодушие. Замкнутость спасает только в том случае, когда у тебя есть деньги.
Я лежал на наре и старался не думать о предстоящем. Шурик не давал мне покоя:
Как ты можешь вот так спокойно лежать?.. Что будем делать?.. — донимал он меня.
Я, как мог, его успокаивал. В душе я знал, что мы — жалкие «химики» — абсолютно бесправны. Нас выпустили на свободу под залог наших рук, мышц. Пострадавший не от нас казах, милиционер, уже написал на нас заявление. Свидетели у него тоже, кажется, были. Успешно выйти из этого положения я возможным не представлял.
Оставалось только держаться.
— Шурик, самое главное, что бы ни случилось, говори, что мы не били, тем более — это правда… Мордовать нас будут долго. Пощады от них мы вряд ли дождемся, но если закрадется хоть тень сомнения — пропадем!
Дверь открылась. В камеру пришло пополнение. Это был парень с нашего этапа — тоже «химик». От него мы узнали, что наш товарищ Михаил Попандопуло находится в больнице. Из путаного рассказа мы поняли, что на Мишку кто-то напал. Ему разбили голову и выбросили в кювет. Утром без сознания его нашли прохожие и доставили в больницу. Поразмыслив, мы поняли, что произошло с Мишкой. Представители власти явно переусердствовали и, чтоб не везти в милицию «труп», предпочли замести следы. Они оставили его там же, где проломили голову, оттащив в сторону… в канаву.
Теперь нас избивали через день. Били лениво, все больше старались попасть в область печени.
Для разнообразия пинали ногами.
Я как заведенный твердил одни и те же фразы: «Не бил!.. Не знаю!.. Страдаем за других!»
Иногда мои показания записывали. Какие давал показания Шурик, я не знал. Впоследствии я узнал, что он сломался и стал выгораживать только себя. Это послужило причиной, чтобы наша дружба лопнула, как мыльный пузырь. А пока все шло своим чередом. Близился день суда. Из КПЗ через суточников мы сумели отправить телеграмму родителям Шурика. Надежды, что ее получат, не было, но именно эта телеграмма помогла нам выйти на свободу. Хочу добавить, что это мое предположение. До конца я не уверен.
Скованных одними наручниками, нас ведут из КПЗ на суд. В КПЗ мы пробыли два месяца. Месяц понадобился только на то, чтоб у нас сошли следы побоев.
У нас землистые лица, вялая походка. Нас ведут на суд.
Возле здания суда Шурик резко останавливается… Возле красного цвета «Жигулей» стоит сухощавый высокий мужчина в форме полковника.
— Отец, здравствуй! — выкрикивает Шурик и пытается махнуть рукой.
Приветствия рукой не получилось. Шурик забывает — на руке «браслет». В локоть второй руки вцепился конвойный. Нас торопят:
— Быстро!.. Быстро, не задерживаться!
Скрепленных «браслетом», нас так и заводят в помещение, где заседает состав суда.
О нашем судье мы слышали. В городе у него кличка «Бриллиантовая рука». Это маленький сухой человек, у которого вследствие какой-то болезни не действует левая рука. Как большинство людей, имеющих физические дефекты, он зол на весь мир. Помимо этого, у «Бриллиантовой руки» молодая неверная жена. Для нас, молодых и недурных собой, это предвещает трагедию.
Еще «Бриллиантовая рука» много пьет, дерется с женой и по утрам страдает с похмелья. Но, как я ни вглядываюсь в его лицо, страдальческого выражения, свойственного лицам с похмелья, я не улавливаю. Птичье, злое, оно выражает нетерпимость и непреклонность.
Он сразу приступает к делу.
— Избили милиционера… рассказывайте… Сначала вы, — называет мою фамилию.
Я плохо слышу свой голос. Мне кажется, что мои слова звучат вяло, не несут эмоционального заряда. Возможно, это следствие ежедневных репетиций.
Ужасно не люблю повторяться. Когда повторяешься, сам себе перестаешь верить.
— Гражданин судья! На протяжении всего времени нас не желают слушать. Все наши доводы о том, что мы невиновны, никто не берет во внимание.
В голове вихрем проносится мысль: «Сейчас он скажет стандартные слова бюрократа: «Так не бывает!». Он слушает.
Подходит очередь Шурика. От его слов меня бросает в жар. Все еще не могу привыкнуть к подлости и предательству, проникшим всюду.
Шурик говорит:
— Я милиционера не бил. А он, — кивает на меня, — может, и бил, но я не видел.
Я, подавленный, молчу. Эти слова — «может и бил» говорят сами за себя. Мне не показалось — даже судья посмотрел на Кузьмина как-то брезгливо.
Судья затребовал пострадавшего. Конвоиры ответили, что тот находится на дежурстве, так как в город прибывает большое начальство. Тогда судья затребовал свидетелей. Свидетелей тоже не оказалось.
Неожиданно «Бриллиантовая рука» вспылил! Подобно маленькой хищной птичке он вскакивает с судейского кресла и срывающимся голосом выкрикивает:
— Безобразие!.. Пострадавший не явился!.. Свидетелей, оказывается, вообще нет!.. Они говорят — не били!.. Убрать! Немедленно отпустить!..
