Геннадий Васильев - В Афганистане, в «Черном тюльпане»
— Я избил подчиненного, — доложил Шульгин бесцветным равнодушным голосом.
— Та-ак… — протянул Шкловский. — Случилось, наконец-то. Я все-таки поймал вас за руку. Во-от они — проявились неуставные замашки. Вы-ышли боком, наконец.
Рыдающий Касымов сквозь кровавые слезы увидел Шкловского и, заметив сочувственную поддержку, взревел еще громче и жалобнее:
— Никто никогда не тро-огал Касымова. А этот вот, зверу-уга, покалечил Касымова. Все они не любят Касымова. Чурка, говорят, чу-урка…
Касымов, растрогавшийся от жалости к себе, сотрясался в бурных рыданиях и, покачиваясь, демонстрировал всем жутко отекающий вздувающийся лиловый свой глаз.
— Не ви-ижу ничего, совсем не вижу…
— Ну-у, лейтенант Шульгин, — неприязненно зашипел Шкловский, притопывая нервно ногами комья сырой борозды. — Доигрались… Достукались… Вот к чему привело отсутствие элементарной дисциплины. Вот она вышла боком ваша партизанская вольница. Теперь уж придется отвечать по закону…
Он поперхнулся, словно не мог пережевать выплескиваемую злобу сухих слов.
— Это уже тяжелое воинское преступление. Превышение власти. Нанесение тяжкого увечья.
Шкловский резал колючими фразами, как ножом.
— Это неуставные взаимоотношения. Полное пренебрежение служебным долгом. Это же всякое отсутствие политической работы. Разведение религиозной дикости. Это садизм, наконец… Во-от, какой пример вы показали сейчас всему личному составу.
— Он действовал по обстоятельствам, — раздался из солдатской группы голос.
Маленький Осенев, немного робея, протиснулся вперед.
— Вы же ничего не знаете…
— А тут и знать нечего, юноша, — резко оборвал Осенева Шкловский, — тут все факты налицо. Вы бы помолчали! Вам за себя еще придется отвечать! А своего заступника нечего выгораживать. О себе беспокойтесь. Обо всех обстоятельствах случившегося подробно напишет сам потерпевший.
Шкловский покровительственно махнул пухлой ручкой все еще трясущемуся в рыданиях Касымову.
— Идемте, со мной, голубчик. Мы вас немедленно эвакуируем в медсанбат. В политотделе напишете подробную жалобу. Обо всем. Обо всех безобразиях в роте. А мы заведем уголовное дело, как полагается. Наказание последует жесточайшее. Обязательно. Есть еще законность в армии. Пойдемте… пойдемте…
Он подхватил вылезающего из окопа пулеметчика, обнял короткой ручкой за необъятную слоновью талию, и так они пошли, покачиваясь, в сторону штабных укреплений со звуками жалобных причитаний рыдающего Касымова и нежных отеческих уговоров Шкловского.
— Что теперь будет? — испуганно ахнул среди солдат чей-то взволнованный голос.
— Теперь Касымов такую телегу накатает…
— Навалит грязи по уши. Не отмоешься за всю жизнь.
— Нашелся, наконец, информатор для политотдела…
— А за что судить-то лейтенанта? Я бы и не так этой сволочи врезал…
— Он замахивается, душара, а ты ему щечку подставляй…
— Отставить разговоры, — Шульгин устало покачал головой, — хватит… Что вы, как на похоронах. Я еще живой, не разжалованный и с должности пока не снят.
Лейтенант выпрямился, заставил себя улыбнуться.
— Для нас война еще продолжается. Переживать будем после… После того, как выполним свой долг.
Шульгин окинул солдат невидящим взглядом, махнул рукой в сторону удалявшихся Шкловского и Касымова:
— Это все чепуха… Нам не привыкать… Переживем как-нибудь…
26
— Принимайте родственнички новорожденного, — громко воскликнула старшая сестра, — кто здесь ждет Алешину?
В ее огромных белых руках совсем потерялся маленький сверточек с красным пятнышком лица.
— Кто у нас встречает Татьяну Алешину? — зычно крикнула она на весь зал.
Анна Ивановна заметила худенькую женщину, которая испуганно взмахнула руками.
— Мы встречаем, — нерешительно отозвалась она о себе во множественном числе.
Но только возле нее никого не было.
И Анна Ивановна поспешно поднялась с деревянного кресла.
— Мы тоже встречаем, — почему-то тоже сказала она о себе во множественном числе.
И обе женщины смущенно посмотрели друг на друга.
— Ну, что же вы? Засмущались, гражданки, — пророкотала уверенным баском пышнотелая сестра. — Радуйтесь, бабушки. Встречайте нового родственничка! Вот вам мужичок с ноготок!
— А где же Танечка? — взволнованно спросила Анна Ивановна.
— Я здесь, — послышался тоненький голос Алешиной, и сама она выплыла из-за широкой спины старшей сестры.
— Мужчины какие-нибудь будут из родственников? — вскинула голову старшая сестра. — Положено мужчине принимать. Кому вручать младенца? Есть мужчины?..
— Здесь мужчины! — вдруг раздались звонкие голоса, и хлопнула входная дверь с треском.
Щелкнули гулкой дробью каблуки.
— Разрешите представиться… Курсанты Кремлевского высшего общевойскового училища… Воронин.
— Цветаев.
— Здравия желаем!
Блеснули соломенным цветом буквы «К» на погонах.
Взлетели ладони к вискам.
— Разрешите поздравить от имени курсантов военного училища…
— Да не ори же ты так, — послышался мягкий голос второго круглолицего курсанта. — Орет тоже… Разбудишь же маленького…
— Ничего, ничего… — добродушно разулыбалась старшая сестра, — его сейчас пушкой не разбудишь. Они в таком возрасте не реагируют на шум. Так что, салютуйте, товарищи курсанты!
— Ура-а! — вздрогнула тонкая полоска усов. — Поздравляем от всего сердца…
— Поздравляем, — тихим эхом произнес второй.
Танечка всплеснула ладонями.
— Какие вы молодцы, ребята! Как же вы нас нашли?
Она повернулась к маме:
— Это же мои санитары, мамочка! Я тебе рассказывала. А это Анна Ивановна…
Она повернулась в сторону замершей солдатской матери. Мать Алешиной прижала ладони к щекам.
— Большое вам спасибо! Как же я вам благодарна! Родные вы мои…
Курсанты смущенно затрясли головами.
Вытащили из-за спин одинаковые букеты тюльпанов.
— Что вы?.. Что вы?.. Ничего такого… Какие благодарности…
Один букет лег на руки Татьяны Алешиной, второй оказался в руках ее матери.
— Кому младенца вручать? — зычно спросила старшая сестра.
— Нам, — воскликнули курсанты хором.
И протянули руки разом.
— Вот это бравые молодцы, — усмехнулась старшая сестра и выбрала почему-то круглолицего. — Держите сына полка.
Тут же свернулось одеяло в неопытных курсантских руках, поползло складками, упал косой уголок на красный лобик.
Мать Алешиной торопливо поправила на младенце одеяло и встала рядом, словно приклеенная к курсантскому плечу. Букет из ее худеньких рук птицей перелетел в мощные руки старшей сестры.
