Сергей Волков - Зарождение добровольческой армии
Нельзя сказать, что организация отправки велась конспиративно: юнкера открыто нашивали донские красные лампасы на приобретенные синие штаны. Спарывали юнкерские погоны, нашивая на их место казачьи или солдатские. Юнкера должны были ехать в Новочеркасск как казаки, окончившие в Петербурге курсы пропаганды. Казачий комитет снабжал уезжавших юнкеров соответствующими документами.
Попасть на Дон не кадету было довольно трудно. Из юнкеров следующего 12–го курса только 30—35 юнкеров, поступивших в училище «со стороны», попали на Дон. Надо сказать, что недоверие кадет к юнкерам «со стороны» имело некоторое основание, ибо многие из приехавших на Дон константиновцев вернулись с Дона в Петербург или в другие города России, как только положение на Дону, в Ростове и в Новочеркасске стало для собирающихся там юнкеров и офицеров угрожающим. Среди бывших кадет «дезертиров», бежавших с Дона, не было. Спайка их, товарищество и сознание солдатского долга оказались изумительными: в самые тяжелые, казавшиеся безнадежными минуты кадетская семья была единодушной, жертвенной, преисполненной желания вести начатую борьбу, невзирая ни на что, до конца…
Юнкера Павловского и Владимирского военных училищ, после разгрома «пролетариатом», дезертирами и запасными батальонами их училищ, похоронив своих убитых, скрылись, разъехавшись кто куда, и поэтому наше уцелевшее от разгрома училище дало рекордную цифру «заговорщиков» — около двухсот человек. Из михайловцев приехало на Дон несколько десятков юнкеров лишь из числа бывших кадет.
Конечно, пришлось жалеть о том, что многие юнкера не были осведомлены в училище об отъезде на Дон и не приняли участия в начале борьбы с большевизмом. Нет сомнения, что многие из этой молодежи принесли бы в начавшейся борьбе на Дону огромную пользу.
* * *
Мы выехали из Петербурга с Николаевского вокзала в снежный ноябрьский вечер. Ехали по два–три человека вместе, захватив с собою лишь самые необходимые вещи. Лезли в поезд через окна и выдержали героическую борьбу за право стоять в проходе. Света в поезде не было, давка была невероятная, но настроение у нас было бодрым и приподнятым. Однако уже из разговоров окружающих стало ясно, что мы во «враждебном стане». Какой‑то рабочий с упоением рассказывал о своем участии в составе Красной гвардии в борьбе против казаков Красновского корпуса: «Поначалу нас было поперли, а потом как наши дадут казакам жару!..» (Далее следовало непечатное ругательство.)
Рабочий явно принимал нас за дезертиров с фронта и ждал нашего сочувствия и одобрения — а у нас на дне чемоданов были спрятаны юнкерские погоны с вензелем «К», шпоры, училищные значки…
Аппарат борьбы с «контрреволюцией» в эти дни только налаживался и эта, почти открытая, переброска «контрреволюционеров» на Дон была пропущена. Когда мы с юнкером Поповым пересаживались в Москве на вокзале в поезд, идущий на Дон, к нам подошли двое и спросили, кто мы такие и куда едем. Попов неуверенно заявил, что мы казаки и едем с фронта домой, на Дон. Они нам не поверили и спросили документы; в это время поезд тронулся, мы вскочили уже на ходу. Работники ЧК остались стоять с разинутыми ртами и не стали нас преследовать. Хорошее было время…
После Москвы, в другом поезде, стало свободнее, нам удалось в вагоне пробиться до уборной. Около нее мы и обосновались вместе с рослым, здоровым красногвардейцем, ехавшим, очевидно, из хозяйственной части тыла, так как он вынимал из своего мешка сало, резал его на большие куски и тут же их пожирал. Насытившись, он начал нам рассказывать о своем участии в подавлении восстания в Москве в составе Красной гвардии. Он сообщил, что в Кремле собственноручно заколол нескольких кадет. «Такие малолетние, а вредные…» Он искренне считал, что сделал хорошее и законное дело. Тут мне впервые пришлось услышать, как наш народ безнадежно и часто путает Конституционно–демократическую партию с кадетскими корпусами и что разъяснить это обстоятельство невозможно: «Кадет — враг народа» — и кончено. Впрочем, для большевиков это смешение понятий было весьма выгодно.
После Харькова потянуло теплом. Снега в полях больше не было. Народа в поезде стало меньше. В нашем вагоне оставались только дезертиры с фронта, возвращающиеся «до хаты», то есть домой, или «делить помещичью землю».
После двухсуточного стояния на ногах в проходе удалось влезть на багажную полку и там задремать в неудобной позе.
Под утро я проснулся от радостного хохота. Оказалось, что какой‑то неопрятный пожилой человек, одетый в солдатскую шинель, сидевшую на нем как на корове седло, при свете огарка читает сгру–дившимся солдатам гнусную книжонку «О любовных похождениях Императрицы с Распутиным».
В особо «пикантных» местах он повышал голос до визга. Солдаты с упоением слушали самозванца–агитатора. Большого труда стоило сдержаться! И лишь мысль о том, что мы едем на Дон, и что эта наша «земля обетованная» уже недалека, и что оттуда начнется расплата и восстановление униженной и поруганной России, — лишь эта мысль давала некоторое успокоение.
В. Арон [97]
ТЕКИНЦЫ [98]
Белая борьба естественно связана с Корниловским выступлением. Текинский конный полк, вызванный для несения службы при Ставке, принял в этом выступлении непосредственное участие.
До мировой войны мало кто знал о существовании скромного Туркменского конного дивизиона, в июле 1914 года переименованного в Текинский полк. Это был полк добровольцев, выступавший на службу в своем национальном одеянии и на собственных красавцах конях. Это были родные сыны покоренных Скобелевым ахал–текинцев, а сын защитника Геок–Тепе, ротмистр Ураз–Сердар, командовал в полку эскадроном.
По рождению я — сибиряк, воспитанник Сибирского кадетского корпуса, с детских лет близко соприкасался с населявшими Сибирь инородцами: калмыками, бурятами, монголами, тунгузами. Из их среды были добрые товарищи по корпусу, впоследствии — славные русские офицеры. Владея разговорно монгольскими наречиями, я ближе знакомился с этими народностями. Будучи назначен в Асхабад в 1915 году для формирования запасного туркменского эскадрона, я быстро пригляделся и освоился с текинцами. В отличие от инородцев, населяющих восток Сибири, текинцы — высокого роста, сухи, красивы, имеют открытый взгляд, благородную осанку, отличаются исключительной честностью. В бою — горячие и храбрые, прекрасные наездники. Лучшего материала для конницы и выдумать нельзя.
Форма нашего полка была очень красива. Малиновые шаровары, поверх пояса намотан шелковый малиновый кушак, бичак (нож, не кинжал) весь в серебре и золоте; на поясной портупее — клыч (кривая сабля), тоже в серебряной и золотой насеке с цветными камнями. Этими же металлами отделаны нагрудники и налобники на аргамаках.
