Виктор Кузнецов - Разведчик Николай Кузнецов
Тогда Кузнецов придумал новый вариант охоты на палача. Он дал задание Василию Буриму подыскать квартиру в центре, чтобы с ее балкона можно было убрать немецкого палача из бесшумной винтовки.
В Ровно полным ходом шла подготовка к параду по случаю дня рождения Гитлера. Доложив об этом на совещании штаба отряда, Кузнецов заявил: «Командовать парадом будем мы, партизаны».
Бурим, выполняя поручение, совершил прогулку по площади, где была сооружена трибуна. Ему понравился балкончик третьего этажа дома, половина которого была разбита во время бомбежки. На балкончике висело детское белье. Из дверей комнаты на балкон нет-нет выбегали двое малышей: мальчик и девочка лет трех-пяти. Потом показалась молодая особа в белом полотняном платье. Через несколько минут она вышла на улицу и, стоя на тротуаре, задрав голову вверх, прокричала по-польски:
– Збышко, не вылазь на балкон, а то упадешь и убьешься!
Бурим подошел к молодой женщине и, извинившись на чисто польском языке, попросил:
– Пани, сделайте мне такую услугу – купите редиски! Я не могу уйти с этого места, потому что ожидаю свою колонну машин. Сам я не здешний и не знаю, где находится базар. Будьте любезны, пани! – настоятельно уговаривал Бурим женщину, а сам, между тем, вытащив из кармана пачку немецких денег, отсчитал двести марок, подал их незнакомке. Та оживилась, взяла деньги.
– Так я зайду к вам, если не сегодня, то завтра, – сказал Бурим на прощание. – Наша колонна задержится в Ровно на несколько дней. Как вас зовут? Стася… А это ваши дети? – поинтересовался он. – Нет, вашей сестры Кази?
Встретившись с Кузнецовым, Бурим похвалился, докладывая о результатах поиска:
– Имею возможность побывать в квартире на балкончике, выходящем на площадь!
Николай Иванович обнял помощника и воскликнул:
– Вася, тебя ж надо расцеловать!.. Держи эту квартиру! Подготовь хозяев, чтобы туда мог зайти Шевчук. Скажи о нем, что это твой начальник колонны, поляк.
На следующий день Бурим уже карабкался по железной лестнице на третий этаж. Войдя в квартиру швагера, который назвал себя Здиславом Кутылевским, он застал там Стасю и молодую женщину. «Это ее сестра Казя», – мысленно отметил про себя Бурим. Здесь же были двое детишек. Бурим дал ребятишкам конфет, а старших попросил разделить компанию с ним. Выпили бутылочку немецкого коньяка, и разговор пошел на польском языке.
– Как трудно стало жить, – начал жаловаться Бурим. – В моем родном городе Люблине сейчас так плохо с харчами!..
Слово за слово и гость ввернул, что в Варшаве наши поляки крепко ненавидят немцев…
Через неделю Бурим зашел к Кутылевским с Шевчуком. Михаил Шевчук еще больше расположил к себе польскую семью. У него нашлось угощение для всех.
Бурим ушел раньше, Шевчук остался. Придя на квартиру, где его ожидали Кузнецов и Бурим, Шевчук рассказал, что поляк Здислав ему открылся: оказалось, что он состоит членом армии Краевой.
Спустя несколько дней Бурим вновь пришел к Кутылевскому и сказал:
– Мой шеф-немец хочет купить масла и яичек, а мне не доверяет деньги.
Пани Казя и пани Стася восторженно приняли это известие.
Прежде чем отправиться с Буримом в город, на квартиру Кутылевского, Кузнецов несколько раз прорепетировал со своим помощником, как нужно приветствовать, встречая немцев, как смеяться и как величественно идти.
Дорогой, как и следовало ожидать, то и дело встречались немецкие солдаты. Они вскидывали перед собой правую руку и кричали «Хайль Гитлер!». Гауптман и шедший с ним человек в гражданском отвечали им. Когда Кузнецов с Буримом были недалеко от квартиры поляка, им пришлось проходить мимо группы военных в чинах фельдфебелей. Увидев немецкого офицера, они заорали: «Хайль Гитлер!», а один зазевался…
Кузнецов-Зиберт остановился, подозвал этого фельдфебеля и, покраснев, закричал по-немецки:
– Ты, свинья, почему не приветствуешь офицера? Тебе не нравятся офицеры?!
Перепуганный фельдфебель, заикаясь и потея, оправдывался, что он не заметил господина гауптмана и что больше этого не будет.
Когда отошли от военных, Бурим негромко заметил:
– На черта он вам сдался, этот фриц?
Кузнецов ответил:
– О, Вася, ты знаешь, как этот фельдфебель и его друзья после такого «разгона» будут ненавидеть своих офицеров!
В квартире поляков Бурим мысленно удивился, наблюдая, как Николай Иванович, галантно обращаясь к дамам, сказал на ломаном польском языке:
– Он яке ладне кобеты блондинки! – с этими словами он вынул из портфеля две пары шелковых чулок, повесил их Стасе и Казе на шею, затем «шеф-офицер» достал из портфеля бутылку хорошего коньяка, поставил на стол и шутливо заметил: – Я любиц вутка и ладне паненки!
А «паненки» смеялись…
Вернулся Кузнецов несколько часов спустя (Бурим ушел раньше) и с порога радостно воскликнул:
– Вася, отличная квартира! Теперь с балкона в мгновение ока я любого гада, любого фашистского генерала сниму! А ты пока помаленьку навещай поляков и не показывайся в городе, чтобы не узнали, что ты ровенский житель.
Для участия в параде по случаю дня рождения Гитлера вместе с Кузнецовым в Ровно выехали Николай Гнидюк, Михаил Шевчук, Жорж Струтинский и Валя Довгер.
…Было время, что командир отряда не хотел посылать Валю Довгер в город на подпольную работу: «Какая из тебя разведчица! – шутил Д. Н. Медведев. – Ты и пистолета не сможешь удержать в одной руке!» И правда, Валя – худенькая семнадцатилетняя девушка – с первого взгляда не производила впечатления сильной, волевой личности. Но сердце девушки горело ненавистью к врагам. Когда она узнала о зверской расправе, которую учинили над ее отцом бандиты-националисты за связь с партизанами, Валентина поклялась мстить за родного любимого человека, за страдания миллионов советских людей, стонавших под сапогом гитлеровского нашествия.
Вот что она пишет в своих воспоминаниях:
«Погиб отец… На хуторе меня ждали партизаны. Всю ночь мы пробирались в отряд. Все как могли старались утешить, успокоить меня. На пороге штабной землянки Д. Н. Медведев сказал душевно и просто: «Сейчас здесь твоя семья, а я постараюсь заменить тебе отца».
Мы вошли в землянку. На нас с любопытством посмотрело несколько партизан, все они были заняты своим делом. Дмитрий Николаевич Медведев настаивал на моем отлете в Москву. Доводы были веские: моя молодость, неопытность. Мне предлагалось улететь в Москву, пройти подготовку радистов, а затем вернуться в отряд. Я горячо настаивала на том, чтобы мне остаться с партизанами.
Во время спора к нам подошел человек в комбинезоне, подтянутый, светловолосый, с пристальным взглядом серых глаз. Лицо его казалось суровым, замкнутым, даже немножко злым. В голосе чувствовались ноты превосходства и легкой иронии.
