Лидия Чуковская - Записки об Анне Ахматовой. 1963-1966
Но продолжать ей хотелось о Тагер.
– А Елену Ефимовну Тагер вы знаете? – с живостью спросила она. – Нет? Не знаете, что было со мной в Ташкенте? Как она один раз ночью страшно ко мне вошла. Общежитие уже покоилось в объятиях Морфея… Я в своей комнатушке – помните? четверть здешней кухни! – я тоже легла уже, но еще не спала. Вдруг слышу деревяшка по лестнице: «курлы, курлы» – и прямо в нашу общую с соседями прихожую. Ну, думаю, не ко мне… Нет, ко мне. Вошла: «я знаю шифр вашей поэмы»… Повернулась и вышла… Представляете себе, как это тогда звучало страшно? Слово «шифр»?
Представляю себе.
Думаю, мысль о взаправдашнем шифре могла возникнуть из-за таких строчек:
Но сознаюсь, что применила
Симпатические чернила,
Что зеркальным письмом пишу…
Но, разумеется, только очень наивный читатель мог принять эти строки всерьез. И начать разгадывать «шифр»! Конечно, как во всех гениальных произведениях искусства, чернила в «Поэме без героя» особенные. Но дело тут не в каком-то специально изобретенном «шифре» – если только не подразумевать под этим словом приемы любого художества. «Поэма без героя» Ахматовой зашифрована не в бо́льшей степени, чем любое стихотворение. Особая трудность триптиха в том, что он – мост из одной эпохи в другую, причем движение на мосту двустороннее – «и туда и назад сразу» – как сказал мне один из моих друзей[70].
– Откуда берутся у вас такие умные друзья? – спросила Анна Андреевна.
…Я сплю.
15 декабря 63 Сегодня мы с Фридой составили «шпаргалку» для разговора Анны Андреевны с Сурковым. Всё изложили по пунктам: краткую биографию Бродского, лживость выдвинутых против него обвинений, поступок Косолапова и пр. Фрида отпечатала нашу стряпню на машинке и сегодня вечером доставит ее Ахматовой.
Из ленинградских источников поступило известие (ленинградцы постоянно звонят Фриде), что суд над Иосифом назначен на 25 декабря79.
17 декабря 63 Звонила Фрида.
Сегодня Анна Андреевна, Фрида, Толя и Ардов принимали на Ордынке Дмитрия Дмитриевича Шостаковича. (В промежутке выяснилось, что Дмитрий Дмитриевич, с которым так давно уже дружна Анна Андреевна, – депутат Ленинградского Совета от Дзержинского района! от того самого района, где живет Бродский. Вот удача-то!)
Анна Андреевна изложила ему эмоциональную сторону дела, Фрида, Толя и Ардов – фактическую. Кажется, Дмитрий Дмитриевич внял и будет действовать80. Когда Дмитрий Дмитриевич ушел, рассказала мне Фридочка, Анне Андреевне позвонил Сурков, получивший уже ее записку, и сказал: «дело попахивает клеветой».
Не попахивает – смердит.
20 декабря 6 3 Анна Андреевна позвала меня, чуть только я вернулась в Москву с переделкинского дежурства. День она сегодня снова проводит у Ардовых.
Столовая. Анна Андреевна на диване в углу. За обеденным столом Нина Антоновна и Виктор Ефимович играют в карты. Из глубины квартиры, из комнаты мальчиков – голос Бродского. А меня Анна Андреевна, против обыкновения, не увела «к себе» – по-видимому, маленькая комната занята.
Иосиф, уходящий, присел на минуту к нашему столу. На мой вопрос: «Как в Ленинграде?», ответил:
– В Ленинграде мне звонят по телефону разные голоса и спрашивают: «Скоро ли ты уберешься отсюда, жидовская морда?»
Ну, анонимные угрозы – это старинный прием погромщиков.
– Дело Дрейфуса и Бейлиса в одном лице, – сказала Анна Андреевна, в точности повторив определение Маршака. – А я лютая антисемитка на антисемитов. Ничего глупее на свете не знаю…81
(Голоса, не сомневаюсь, наемные, гебешные, но тем, конечно, опаснее.)
Бродский поднялся и простился. Я пошла проводить его до дверей. В ответ на мои слова утешения и надежды, сказал:
– Вы не думайте, пожалуйста, что мне плохо. Я спокоен. Я всё время помню, что двадцать лет назад людям моего возраста было гораздо хуже.
«И не только людям твоего возраста, и не только двадцать лет назад», – подумала я. Но не стала уточнять. Радует меня спокойствие этого человека. Не хнычет. Молодец.
На смену Бродскому из глубины квартиры явился Толя Найман. Вести дурные: он говорил по телефону с женой (она в Ленинграде) и ленинградцы советуют показать Иосифа психиатру. Если будет справка о каких-либо психических недугах – можно спасти Бродского от суда. Ради этого стоит и в лечебницу лечь[71].
Хорошего, однако, никто не ждет. Здешние друзья и ленинградские настроены мрачно. Когда я заикнулась было, что, если суд состоится, Фрида непременно приедет, все запишет и выступит со статьею в газете, – Ардов закричал на меня:
– Вы не знаете, о чем говорите! Если будет общественный суд – мальчика оттуда на носилках вынесут! Писать можно только до суда и совсем не в газету.
Он бросил карты, встал, порылся в каких-то бумагах на полке под зеркалом и протянул мне копию своего письма к Толстикову, первому секретарю Ленинградского Обкома. Вот какие, оказывается, у Виктора Ефимовича высокие связи!
«Уважаемый Василий Сергеевич! В дополнение к нашему разговору вчера…»
Вот как! Они даже встречаются и разговаривают!82 Я прочитала. Письмо толковое. Опровергает все факты, порочащие Иосифа: разоблачена махинация с фотографией, рассказано о беззаконном уничтожении договоров, о чужих стихах, ложно приписанных Бродскому, и о том, что Бродский никогда не жил тунеядцем и, хоть и в разных местах, но работал. Все в этом письме хорошо – кроме фальшивого, заискивающего тона. Выходит так, будто «в общем и целом», он, Виктор Ефимович Ардов, и «руководитель мощной партийной организации города Ленина», Василий Сергеевич Толстиков (не просто руководитель – «авторитетный руководитель» – пишет Ардов), будто они заодно, и не Бродского следует оградить, защитить от клеветы, распускаемой мошенниками, будто не их необходимо публично разоблачить и отдать под суд (существует ведь у нас в уголовном кодексе какой-нибудь соответствующий закон?), а оградить от нежелательных слухов и сплетен пресвятую партийную организацию города Ленина. Дело Бродского, дескать, вызывает слухи и сплетни, нежелательные для нас с Вами, уважаемый Василий Сергеич! Чуковский, Шостакович и Маршак собираются написать письмо в защиту поэта. «А зачем нужны нам эти коллективки?», спрашивает Ардов, убеждая Толстикова прекратить дело. «Кому это нам?» — спрашиваю молча я.
Да, молча. Необходимо спасти Иосифа. Ардов к Толстикову вхож и знает, на каком языке с ним разговаривать. Упрекая Косолапова в расторжении договоров, Ардов предварительно шаркает перед ним ножкой; даже перед Б. А. Марковым, редактором газетенки «Вечерний Ленинград», расшаркивается: он-де, Ардов, «глубоко чтит Маркова» (за что бы это?), но тот, бедняга, «введен в заблуждение» злонамеренными клеветниками. И потому напечатал статью против Бродского.
