Владимир Голяховский - Это Америка
— Да, конечно, — смущенно ответила Роза, — кое-кто уехал. Одна наша знакомая семья четыре года назад уехала. Он профессор был, доктор знаменитый, Глинский его фамилия.
— Вы их лично знали?
— Да, они у моего отца квартиру снимали, у нас в доме жили.
Он радостно повернулся к женщине:
— Ой, ой, Соня, слышишь? Она, оказывается, знала Глинских. Как мир-то тесен.
— А вы их тоже знали? — удивилась Роза.
— Да, я их очень хорошо знал. Я до сих пор с ним переписываюсь.
Роза от радости даже засмеялась, так как сразу поняла: если этот мужчина переписывается с Глинским, значит она уже напала на след любимого Саши. Но как спросить, как уточнить? Он помог ей сам:
— Они живут в Нью — Йорке, он хорошо устроился, доволен, купил дом.
Розе до слез хотелось услышать что-нибудь о Саше.
— А как их сын? — вырвалось у нее наконец.
— Сын?.. О, да, отец писал мне, что сыну трудно было поступить в медицинский институт. Но теперь он, кажется, студент.
Роза покраснела, но все-таки решилась:
— Если будете им писать, передайте привет от семьи Штейнов из Саранска. А Саше передайте привет от Розы. Это я Роза.
Мужчина понял ее смущение, повторил с улыбкой:
— Так значит, привет от Розы?
— Да, от Розы. Пожалуйста, не забудьте, — в голосе ее звучала мольба. — А могу я попросить ваш номер телефона?
— Дай ей наш номер, — разрешила жена, — мало ли какие у них возникнут просьбы и вопросы.
Это были Руперт Лузаник и его жена Соня. После третьего отказа Руперт буквально впал в отчаяние, из него как будто вытекла вся жизненная энергия. Зато в Соне произошла большая перемена: из робкой и слабой жены мужа она превратилась в агрессивную и напористую активистку. Муж говорил про нее: «Чижик превратился в ястреба». Она поддерживала контакты с корреспондентами западных газет, писала просьбы американским сенаторам, давала людям на «горке» советы громким твердым голосом.
Руперт написал Розе номер телефона и спросил:
— Так вам нужен вызов из Израиля? Это не так трудно. Если хотите получить его быстрей, поезжайте в Малаховку по Казанской железной дороге. В Малаховке найдите Мойшу Парфенова, он многим помогает. Скажите, что вы от доктора Лузаника.
— Ой, спасибо! Я запомню. А кто этот Мойша?
— Верующий. Вообще-то он женился и взял фамилию жены Фурштейн. Но его там больше знают как Мишу Парфенова, вам сразу скажут, как его найти.
* * *Мойша — Миша, русский парень, который после женитьбы на еврейке стал Фурштейном, сидел в комнате, читал тору и молился. Сначала он подробно расспросил Розу, от кого она узнала про него, а услыхав имя доктора Лузаника, неожиданно спросил:
— Вы хотите принять иудейскую веру?
— Нет, что вы! Отец у меня, правда, еврей, но неверующий.
Мойша покачал головой:
— А я вот был русским, а потом принял иудейскую веру и очень счастлив.
— Да?.. Мы просто хотим переехать в Израиль, нам нужен вызов.
— Раньше в нашей синагоге раввином был мой хороший знакомый. Когда мне делали обрезание, он был моим сандаком[23].
Услышав про обрезание, Роза покраснела и опустила глаза. А он продолжал:
— Этот раввин уехал в Израиль и теперь организует оттуда приглашения по моей рекомендации. У вас пятьсот рублей есть? Хорошо, дайте точные паспортные данные на всю семью.
Он переписал данные в какой-то большой журнал. Роза удивленно протянула:
— О, у вас тут целая контора.
— А что? Я всем помогаю. У меня это налажено: через месяц в вашем почтовом ящике будет приглашение.
Отдавая деньги, Роза подумала: «Помогать-то помогаешь, но и себя не забываешь».
* * *В Саранск она вернулась победительницей:
— Я все сделала — будет приглашение. Мне за пятьсот рублей помог один молодой еврей. То есть он был русский, а стал еврей, был Миша, а стал Мойша. Он сказал, что ему даже обрезание делали.
— Фу, какие ты гадости говоришь, — возмутилась Маруся. — А гречку и сахар привезла?
Роза со смехом обратилась к отцу:
— Папа, он советовал мне в иудаизм перейти. Но я, конечно, отказалась.
— Без этого обойдемся, — проворчал Михаил.
Вскоре пришло приглашение, а потом и разрешение на отъезд — в провинции разрешали быстрее. Михаил договорился о продаже дома с огородом, но деньги брать с собой не разрешали, да и рубли за границей все равно ничего не стоили. Он сказал жене и дочери:
— Ну, бабы, поезжайте в Москву, покупайте себе на всю катушку одежу дорогую, какую хотите. И мне чего-нибудь присмотрите.
Маруся с Розой отправились в столицу и три дня с раннего утра до позднего вечера бегали в ажиотаже по магазинам. Вечером приходили, груженые свертками и коробками. Хозяева удивлялись:
— Что это вы как с цепи сорвались, все закупаете?
Пришлось открыться, сказать, что уезжают в Израиль. Маруся плакала, рассказывая, а Роза смеялась от радости.
Она позвонила своим новым знакомым — Руперту и Соне Лузаник. Подошел он.
— Алле, здравствуйте, это Роза говорит, Роза Штейн. Помните? Вы посоветовали мне, как вызов из Израиля получить.
— Роза? Да, помню вас, симпатичная девушка, которая знала Глинских.
— Да, та самая. Мы получили разрешение на выезд, спасибо вам. Я хотела у вас попросить адрес Глинских в Нью — Йорке.
— Получили разрешение? Поздравляю. А нам опять отказали. Зачем вам адрес Глинских?
Роза с готовностью соврала:
— Родители хотят им написать.
— Понимаете, они купили дом, переехали. Я еще не знаю их нового адреса. Если будете в Нью — Йорке, вам в еврейской организации скажут.
— Да? Спасибо вам за совет и за всё. А вы обязательно получите разрешение, обязательно!
* * *Михаил велел Марусе отдать нерастраченный остаток денег ее родне — старикам родителям и братьям с сестрами. Деньгам они обрадовались, но никак не могли взять в толк, зачем их Маруся едет в еврейскую страну Израиль.
— Не уезжай, дура, не будет тебе там счастья, — говорили они.
Но она уперлась, как в молодости, когда выходила замуж за еврея Мишу:
— Что ж мне, с мужем разводиться прикажете, что ли?
— Говорили мы тебе, когда девкой была, — не выходи за еврея.
— А мы вот уже четверть века живем душа в душу. И расставаться со своим Мишей я не собираюсь.
Перед отъездом Михаил зарезал хряка, накоптил сала, наловил рыбы и тоже накоптил, а потом все крепко упаковал. При проверке багажа таможенники не хотели пропускать его заготовки и даже собрались реквизировать баян, но Михаил знал, как действовать: дал каждому по триста рублей, и всё к вывозу разрешили.
