Митчелл Зукофф - Затерянные в Шангри-Ла
Жажда битвы у молодого офицера осталась незамеченной. Подразделение Уолтера не принимало участия во вторжении на Филиппины в октябре 1944 года, когда штаб Макартура смог вернуться на острова. Хотя борьба за Филиппины продолжалась, Уолтер и его люди оставались в запасе. И это их не радовало.
Подавив свое раздражение и стремясь быть полезным, Уолтер продолжал готовить разведчиков, которых тайно забрасывали на острова подводными лодками. Одна лодка шла к берегам Минданао, и на ней находился Уолтер. Прибыв к месту высадки, он поднялся на палубу, где его ждал сюрприз. Встретить его пришел отец. Уолтер был в восторге — он не видел Эрла-старшего семь лет, с того момента, когда его отправили с Филиппин в США на учебу.
Но счастье было недолгим. Уолтер-старший сказал сыну, что не хочет, чтобы он принимал участие в секретных миссиях — ни на подлодках, ни на самолетах. Эрл-старший сказал, что сообщил американскому командованию о своем пожелании. По мнению Эрла-старшего, союзникам следует одерживать победы без помощи Эрла-младшего.
11. УВАМБО
КОГДА КАПИТАН БЕЙКЕР и члены экипажа его самолета увидели трех американцев на прогалине в джунглях, никто из них не заметил никаких туземцев. Даже если бы они увидели, что туземцы направляются к Маргарет, Макколлому и Деккеру из джунглей, то все равно ничего не сделали бы. Они не могли открыть огонь, не могли приземлиться, у них не было ни парашютистов, ни оружия, чтобы защитить своих людей. ЛЮДИ, ПЕРЕЖИВШИЕ КАТАСТРОФУ «ГРЕМЛИН СПЕШИЭЛ», БЫЛИ ПРЕДОСТАВЛЕНЫ САМИМ СЕБЕ. ИМ ПРЕДСТОЯЛО ВПЕРВЫЕ ВСТРЕТИТЬСЯ С ОБИТАТЕЛЯМИ ШАНГРИ-ЛА. Маргарет, Макколлом и Деккер разбились в том месте, о существовании которого мир просто не знал.
Изолированные от остального мира жители так называемой Шангри-Ла вели весьма необычный образ жизни. Они открыли для себя огонь, но не изобрели колеса. Они покрывали свои тела глиной в знак траура, но не знали гончарного дела. Они говорили на сложных языках — глагол «убивать» можно было произнести двумя тысячами разных способов, но при этом для обозначения времени и пространства у них было одно лишь слово: О. Из цифр они знали 1, 2 и 3. Все, что было больше трех, обозначалось словом «много». В ярком, многоцветном мире у них существовало обозначение только для двух цветов: «мили» — черный, темно-коричневый, зеленый и синий; «мола» — белый, красный, оранжевый, желтый, светло-коричневый и красновато-фиолетовый.
Они украшали себя ожерельями и перьями, но не создавали никаких произведений искусства. Они считали, что луна — это мужчина, а солнце — его жена, но не обращали никакого внимания на звезды, которые ярко сияли в ночном небе. Через четыреста лет после того, как Коперник установил, что земля вращается вокруг солнца, люди в долине Балием считали, что солнце вращается вокруг них. Они верили, что солнце днем проходит по небу, проводит ночь в священном месте, а потом уходит под землю, чтобы утром снова начать свой путь. У луны был собственный дом.
Они боялись духов предков, но поклонялись богам. Они нежно относились к детям, но отрезали девочкам пальцы в честь умерших родственников. Свиней они считали членами семьи — женщины даже иногда кормили поросят грудью. И при этом они безжалостно забивали их при необходимости. Они строили сторожевые башни высотой тридцать футов, но единственной их мебелью были погребальные кресла для покойников. Они выращивали крепкий табак, но никогда не получали спирта. У них царила полигамия, но мужчины и женщины всегда спали порознь. Они ценили ум, но не испытывали любопытства. Особое значение придавалось верности. Приветствуя близких друзей и родственников, они говорили: «Хал-лоак-так», то есть «Позволь мне съесть твои экскременты». Истинный смысл этих слов — «Я могу сделать для тебя самое немыслимое».
В главной долине жило около шестидесяти тысяч туземцев. Десятки тысяч проживали по соседству. Туземцы жили в небольших деревнях, обнесенных мощными оградами или даже стенами. В большинстве деревень жило от тридцати до пятидесяти человек. Хижины строились вокруг центральной площади. Впрочем, в крупных деревнях могло насчитываться в несколько раз больше обитателей. Мужчины обычно спали вместе в круглых хижинах, куда не было хода женщинам. Женщины с детьми жили в других круглых хижинах и работали вместе в длинной хижине овальной формы, которая служила кухней. Свиней держали прямо в домах, чтобы ночью их не могли украсть враги.
Себя туземцы долины называли «абкуни», то есть «народ». Врагов они называли «дили». Иногда они называли себя по имени своего клана или имени вождя, «кайна». Вождь был военачальником, который объединял под своим командованием несколько деревень. Иногда туземцы говорили о себе в связи с рекой, протекавшей по долине: «Нит абкуни Балим-меге», то есть «Мы — люди реки Балием». Хотя все они относились к племени яли или дани, племенная принадлежность значила меньше, чем принадлежность к деревне, клану или военному союзу. Разные кланы внутри одного племени часто враждовали между собой. Племена яли и дани часто объединялись, чтобы отразить натиск общего врага.
За несколько минут или целый час обитатели каждой деревни могли добраться до десяти-пятнадцати других деревень, расположенных в одном районе. Несколько районов, которые объединялись для войны с врагами, образовывали конфедерацию. Несколько конфедераций могли объединиться в союз, насчитывавший от четырех до пяти тысяч человек. Союзы вели между собой войны — «вим» на языке туземцев. Несмотря на общность языка, этнического происхождения и культуры, союзы испытывали глубокую, прочно укоренившуюся враждебность друг к другу, первоначальный источник которой остался неизвестным. Они всегда были врагами и не собирались менять свою жизнь.
Мужчины племени дани. Фотография сделана Эрлом Уолтером в 1945 году (фотография любезно предоставлена Б. Б. Макколлом).
Именно вражда между союзами определяла жизнь туземцев. Если бы долину накрыть стеклянной крышей, то она превратилась бы в террариум для изучения человеческих конфликтов: экосистема, питаемая солнечным светом, речной водой, мясом свиней, сладким картофелем, — и непрерывные войны между соседями.
Предки твердили им, что война — это моральное обязательство и потребность жизни. Мужчины говорили: «Если не будет войны, мы умрем». Постоянство войны отразилось даже в языке. Если человек говорил «наша война», то строил фразу так, словно речь шла о чем-то неизбежном. Когда же он говорил об имуществе, например «наше дерево», то фраза строилась совершенно иначе. Смысл был ясен: хозяин дерева может измениться, но война будет вестись вечно.
