Фрида Вигдорова - Девочки (дневник матери)
А из «Тимура» выписано следующее:
«— Будь спокоен! — отряхиваясь от раздумья, сказала Тимуру Ольга. — Ты о людях всегда думал, и они тебе отплатят тем же.
Тимур поднял голову. Ах, и тут, и тут, не мог он ответить иначе, этот простой и милый мальчишка. Он окинул взглядом товарищей, улыбнулся и сказал: — Я стою… Я смотрю… Всем хорошо! Все спокойны. Значит, и я спокоен тоже!»
Автор «Путешествий Гулливера» записан как «Свист».
24 июля 47.
Соня читает Саше «Русские сказки».
Соня:
— Ну вот, а теперь почитаем про сестрицу Аленушку и братца Иванушку.
Саша:
— Нет, не надо: там про горе.
Соня, противница еврейского (оранжерейного) и сторонница спартанского воспитания:
— Ну что же, надо и про горе читать.
Саша, покорно:
— Правильно, надо привыкать.
Саша, которая так близко принимает к сердцу все, что происходит с добрыми, смелыми героями сказок и рассказов, поразила меня полным и глубоким равнодушием к горестям, которые постигают отрицательных персонажей.
Я читала ей сказку «Терёшечка». Терёшечка попал к ведьме. Ведьма велела своей дочери Аленке зажарить его. «А сама пошла на раздобытки». Но Терёшечка ухитрился затолкать в печь Аленку, а сам удрал.
«Прибежала ведьма, открыла печь, вытащила оттуда свою дочь Аленку, съела, кости обглодала», — у меня просто мурашки по телу забегали, а Саша даже глазом не моргнула. Но если какая-нибудь опасность грозит ее любимому герою, она выходит из себя — ерзает, приговаривает: «Ой-ой», плачет или просто отказывается слушать.
— Плохой конец, плохой конец, не хочу! — вопила она, услышав, что дуровскую свинью Чушку-Финтифлюшку собирается разорвать медведь. А к страданиям несчастной Аленки осталась равнодушна.
Родители Ф. А. Абрам Григорьевич и Софья Борисовна Вигдоровы («папа Аба» и «мама Соня»). Брат Ф. А. Исаак Абрамович Вигдоров (Изя) в гостях на даче. Дети (справа налево): Галя, Саша и сосед по даче Шурик. Июль 1947 года. И. А. Вигдоров с отцом Абрамом Григорьевичем, невестой Машей и племянницей Сашей. Лето 1947 года.
3 августа 47.
— Трогательная книга, — говорю я, дочитав «Далекие годы» [Автобиографическая повесть К. Паустовского. — А. Р.].
— А кто ее трогает? — спрашивает Саша.
Мы с Галей смеемся.
— Ну, а ты как понимаешь это слово? — спрашиваю я Галю.
— Трогательная — это значит грустная. И это значит, что она трогает все внутри. — И Галя показала рукой на сердце.
* * *Галя хорошо катается на велосипеде — настоящем, большом, двухколесном.
20 августа 47.
Галя, лукаво-торжествующим голосом:
— Мама, я хочу предложить тебе один вопрос. Хочу предложить тебе выгодную сделку. Что бы ты выбрала: 16 корзин с самыми вкусными вещами или нас, своих двоих детей?
У них с Таней бесконечные разговоры на эту тему: что бы ты выбрала — красивое платье, 10 пирожных или 5 книг? Что бы ты выбрала: велосипед, библиотеку с самыми лучшими книгами или все игрушки, какие только есть на свете?
Галя во всех вариантах неукоснительно выбирает книги и не может устоять только перед велосипедом.
* * *Сейчас идет дождик. На террасе собрались дети — играют.
Сначала тянут жребий — кто мама? Бумажку со словом «мама» вытягивает Таня. Потом начинается спор — кто дети?
— Дети — я, Саша, Сева, Марина и вот эта кукла, — говорит Галя.
— Пять детей? — в ужасе восклицает Таня.
— Ну что ж, — мать-героиня, — спокойно отвечает Галя.
— Ну давайте начинать домашнюю жизнь! — кричит она.
И начинается: болен ребенок, по телефону вызывают врача, врач спрашивает адрес и не забывает осведомиться, есть ли лифт, а потом сердится на то, что лифт не работает. Ходят на рынок, готовят обед, едут на автомобиле, с автомобилем — авария, задавили двоих детей, на сцену является милиционер — и всё в таком же роде, безумно и однообразно.
Саша, конечно же, играет роль больного ребенка. На вопросы врача отвечает пространно и с видимым удовольствием. Ей ставят банки из белых шашек, и она очень волнуется, вскрикивает и в какой-то миг готова заплакать по-настоящему.
Девочка Марина зимой долго лежала в больнице. Поэтому она свободно оперирует словами «главврач», «пенициллин», «укол в вену» и т. д.
* * *Галя читает Диккенса. Соединенными усилиями Галя и мама Соня превратили англосакса Давида Копперфильда в обыкновенного еврея: мама Соня говорит «Гопперфильд», а Галя зовет его «Давыд».
Иногда, по вечерам, когда Саша уже спит, я читаю Гале вслух. На днях мне попалась глава, где рассказывается о смерти матери Давида. Я не могла удержаться от слез, и конец главы мы должны были прочитать про себя. Прочли, помолчали. Потом Галя сказала:
— Мы с тобой умрем вместе, в один день.
* * *Саша:
— Мама, маленьких детей всегда любят больше, чем больших. Но ты нас с Галей любишь одинаково потому, что у нее нет папы?
13 сентября 47.
Саша чутко прислушивается ко всем моим разговорам с Галей. Если услышит, что я Галю ругаю, тотчас же спрашивает (чаще шепотом):
— Ну, а теперь ты тоже любишь нас одинаково?
14 сентября 47.
Вчера был мутный и тяжелый день. Шура работал. А Галя и Саша мешали ему — шумели, смеялись, дразнили друг друга. Они так же вели себя и позавчера, когда я была в Звенигороде. Вчера я поговорила с Галей серьезно, без раздражения. И через полчаса они снова верещали и смеялись, как ни в чем не бывало.
Мне кажется, я в 10 лет была поумнее и не шумела, если меня об этом просили. А, может, на расстоянии двадцати лет все кажется иначе? Но отвечала она с какой-то наглостью и, по-моему, хорошо понимала, что возражения ее нелепы.
— А зачем, — говорила она, — Шура поступал на писательскую работу, если он не умеет писать при шуме? А почему ты, когда работаешь, не обращаешь внимания на то, что мы шумим? Что же нам — сидеть и не двигаться?
И все в таком же тоне. Отвечать разумно было трудно. Очень хотелось отшлепать.
Чтоб прекратить дебаты и дать все же Шуре закончить работу, уволокла обеих на Патриаршие пруды…
Ф. А. с Галей и Сашей. Патриаршие пруды. Осень 1947 г.
19 сентября 47.
Я удивляюсь ответу на задачу, говорю:
— Что-то очень нелепо.
Галя:
— Так ведь это задача!
Я:
— Что ж, по-твоему, раз задача, значит, в ней могут быть нелепые ответы?
